Секрет невечной мерзлоты

Новогодняя ночь была невеселой. Мама не стала готовить так много еды, как планировала, потому что ее старшие дети позвонили и сказали, что их ждать не нужно. Грустная искусственная елка, которая и без того была уже старенькая и поредевшая, теперь вовсе без гирлянды стояла понурая – перед самым новым годом она отказалась гореть, а починить ее кроме Александра было некому. В последние дни перед новым годом очень похолодало, стали дуть ледяные ветра, что для юга было очень редким явлением, и дома в новогоднюю ночь тоже было холодно. Мама включила обогреватель, газовую плиту, но их большой и старенький дом это не спасало. Поэтому новый год Эда встречала, одетая вовсе не празднично: как капуста, в нескольких кофтах. О празднике напоминал только запах мандаринов и телевизор, в котором все отчего-то бурно радовались наступлению нового года.

Все каникулы Эда провела дома – в таком же коконе из одежды, потому что морозы не отпускали. Анна и Александр не приезжали, что огорчало маму, но Эда была очень довольна. Все дни она проводила в комнате, с микроскопом или просто сидя на подоконнике, дыша на стекло, рисуя узоры и глядя на снежные вершины гор и деревьев. Иногда она выходила с Чипом во двор, но от мороза глаза открывались с трудом, нос слипался, и через 5-10 минут они возвращались. Эда иногда доставала бисер из шкафчика – просто, чтобы полюбоваться. Вышивать ничего ей пока не хотелось, потому что после последних двух вышивок его оставалось лишь с крупную горсть, и нужно было его очень беречь. Девочке стало казаться, что он стал еще ярче и красивее, чем прежде, он почти искрился в руках. А если она подносила его к солнцу, он просто поражал своими необыкновенно красивыми голубыми переливами. И он всегда был холодным – если Эда подолгу держала его в руках, он не согревался, напротив, замерзали руки, и приходилось ссыпать его снова в пакетик.

Эда решила снова ходить в музыкальную школу, поэтому, когда каникулы закончились, она поставила подальше свой микроскоп, понимая, что эксперименты по ботанике придется проводить гораздо реже, чем прежде. Эдуард Генрихович встретил ее спокойно, но его карие глаза улыбались, и у Эды на душе полегчало. После долгого перерыва пальцы не слушались, смычок скакал по струнам, и это очень расстраивало Эду. Но учитель был терпелив, а Эда старалась. Так что через несколько занятий она снова заиграла уверенно, и поняла, что зря бросила занятия, с ними жизнь стала привычнее, а Эда – немножко увереннее.

Все говорили, что эта зима стала рекордно холодной за последнее столетие. В конце января в школах даже отменили занятия на неделю, так что Эда безвылазно сидела в кухне, потому что это была самая теплая комната в доме, к тому же мама включала ей там обогреватель. А в комнате Эды было так холодно, что в ней даже спать стало невозможно, поэтому Эда спала тоже в кухне, на маленьком диванчике. Жизнь в одной комнате была трудной. Девочка больше старалась играть на скрипке, но все равно времени было много, и она стала тосковать по прошлому. И даже по брату с сестрой. Да, ей самой было стыдно себе в этом признаваться, но она уже немного жалела, что поступила с ними так. Они, конечно, были невыносимые, но, во-первых, не всегда, а во-вторых, когда они были дома, даже если не разговаривали с ней и занимались какими-то своими делами, было как-то веселей, как-то спокойнее. А так – целый день одна… Тоскливо. Мама приезжала поздно – ее старенькая машина от морозов не заводилась, и она стала ездить на работу с соседом, для чего ей приходилось уезжать пораньше и приезжать позже, подстраиваясь под чужой график. Эда варила себе макароны с сыром или жарила картошку, кормила Чипа и много ела сама, потому что нужно было спасаться от грусти и холода. Возвращение мамы по вечерам превратилось в самое радостное событие, так что Эда даже начала ей улыбаться, чего давно уже не было.