– В твоем доме, отлично! – Вэл махнул рукой и взлетел на второй этаж. Но в конце лестницы все же обернулся. – Ма, ты отлично знаешь, чей это дом. Как и то, что, если бы вы с отцом не додумались купить на шестнадцатилетие Тиму его белый «Лексус», за который я расплачиваюсь до сих пор, в этом доме давным-давно и духу бы моего не было. Но когда-нибудь это все равно произойдет, и вот тогда мы посмотрим, кто из нас прав, а кто нет. А пока – я иду спать! Спокойной ночи, мама!
Несколько секунд миссис Экройд молчала. Но прежде чем за Вэлом закрылась дверь его комнаты, она успела сказать последнее слово:
– Теперь понятно, почему у тебя до сих пор нет девушки. Тебя же просто невозможно любить!
Вэл хлопнул дверью и плюхнулся спиной на кровать. Мать всегда знала, как побольнее ударить в самое уязвимое место. Нет, отсутствие подруги никогда его не беспокоило: какими бы симпатичными не были некоторые японочки, ни на одну из них у Вэла попросту не хватало времени. Учебы, работа, гонки…
Проблема заключалась в том, что у Вэла была железная логика. И эта железная логика подсказывала ему, что мать знает его лучше, чем кто-либо другой. И если она говорила, что его невозможно любить…
Вэл давно смирился с тем, какие у него родители, и с их отношением к нему. Родителей не выбирают, а многие дети вообще лишены каких бы то ни было отцов и матерей. Так что, с этой точки зрения, у Вэла все обстояло благополучно.
И до сих пор волновало только в те моменты, когда на душе становилось совсем уж тоскливо. Говоря откровенно, когда такой момент был в последний раз, Вэл при всем своем желании не смог бы припомнить. И вот…
Раздался осторожный стук в дверь, который и оборвал невеселые размышления. В том, что этот стук принадлежал Тиму, Вэл не сомневался ни секунды. Младший брат – образец воспитанности – никогда не позволял себе входить в какое-либо помещение без стука и ответного разрешения на вход, даже если это помещение было комнатой Вэла. Пришлось отозваться, хотя именно сейчас ему совершенно не хотелось никого видеть. Но он быстро пересилил себя. В конце концов, Тим мог отвлечь его от отвратительных мыслей, а именно это Вэлу сейчас и было необходимо.
– Опять поругался с матерью? – первым делом спросил Тим. – Из-за чего на этот раз?
Вэл усмехнулся.
– Ты же сам все прекрасно слышал, зачем тогда спрашиваешь?
Тим пожал плечами и сел на стул напротив брата.
– Ну, надо же было хоть с чего-то начать, – ответил он.
– И ты начал с самого неприятного, – Вэл закинул руки за голову и посмотрел в потолок. – Десять тысяч, господи, какие-то дохлые десять тысяч, и я смогу наконец убраться из этого дома! Только бы дожить до них, а уж там…
Он замолчал, и Тим тоже выдержал долгую паузу. Потом все же заговорил.
– Если я продам пару картин, – начал было он, но Вэл взглядом его остановил.
– И думать забудь! – твердо сказал он. – Ты отлично знаешь, что я не возьму ни цента из твоих денег, да и мать вой поднимет, если одним прекрасным утром обнаружит, что из ее «коллекции» пропала пара-тройка твоих «шедевров».
– Каких шедевров?! – Тим начал злиться. – Мама переживет, я ей новый «Черный квадрат» нарисую. А ты, раз такой гордый, можешь считать, что я расплачиваюсь с тобой за «Лексус». Все-таки это моя машина.
– Все-таки это твой подарок, – Вэл снова посмотрел в потолок. – За подарок денег не берут… И давай закроем эту тему. Твои картины останутся там, где они находятся сейчас. А с домом я как-нибудь разберусь своими силами. В конце концов, десять тысяч – это не так уж и много. Это три-четыре хорошие гонки. Как раз к концу сентября должен управиться. И миссис Джордан согласилась подождать еще несколько недель. К тому же завтра в школу, а там дни быстро полетят, – Вэл покосился на брата. – Ну, чего надулся? Я что, еще и тебя утешать должен?
– А ты уже утешал сегодня кого-то? – улыбнулся Тим, но больше цепляться к словам не стал. – Нет, я просто подумал о завтрашнем дне и школе. Странно как-то возвращаться в «Элинстар» спустя столько лет. И чувства непонятные, словно ждешь чего-то необычного и не знаешь, чего именно. Почему так?
Вэл отлично знал, почему. Но у Тима просто расшатались нервы после переезда, он вообще всегда все принимал слишком близко к сердцу. Вэл совершенно не одобрял подобной чувствительности, но охотно прощал ее брату, так как считал, что творческие люди являются тонкими натурами. А в том, что Тим был творческой личностью, сомнений не возникало. В японской художественной школе он считался самым лучшим учеником и самым перспективным юным художником, работающим в направлении сюрреализма. Честно говоря, сам Вэл мало что понимал в этом стиле, но считал недостойным вмешиваться в чужую жизнь.