Спасибо вам, добрая женщина, за то, что нашли нагрудный знак ВВС, принадлежащий моему отцу. Ему восемьдесят три года, и для него очень важно, что знак ему вернули.
В тот раз я удостоилась упоминания впервые. Я всегда просматривала рубрику «Доброта незнакомцев» в бесплатной газете, которую прихватывала в подземке по пути на работу. Эта вырезка поднимает мне настроение даже теперь, пока я приклеиваю ее к странице альбома. Во второй и в последний раз обо мне упомянули два месяца спустя.
Я хотела бы поблагодарить добрую женщину, которая остановила меня на Оксфорд-стрит и дала пластыри для моих пяток, которые я стерла, по глупости отправившись на работу в новых туфлях.
Помню, стертые в кровь пятки Сандры из Бакса я заметила потому, что она поднималась передо мной по лестнице из подземки. Наверху в толпе я сначала потеряла ее и догоняла почти бегом.
– Они вам пригодятся, – сказала я и протянула ей два пластыря. Я всегда носила запас пластыря в сумочке как раз для таких случаев. От бега я дышала тяжело, как собака, и она поначалу испугалась, а когда увидела, что у меня в руке, просияла. Уходя, я спиной чувствовала тепло ее улыбки. Интересно, единственный ли я человек, которого упомянули в рубрике «Доброта незнакомцев» больше одного раза. Признаюсь честно, ради этого ощущения эйфории все и затевалось. Я подсела на благодарность, которой мне отвечали.
Листаю туда-обратно две страницы альбома: «Бизнес таймс» и «Доброта незнакомцев», я и Мина. Теперь-то я вижу, что моя зависимость – это подсознание в действии. Мои добрые дела были попыткой привнести в мою жизнь хоть что-то хорошее. В то время я еще не знала, что алчность и ложь уже прокрались в наши светлые, жизнерадостные служебные кабинеты. Я была глупа, раз не увидела этого, но должна была хотя бы почувствовать – в телефонных звонках, обрывках разговоров, а потом и в статье мистера Брукса, но я не поверила ни единому ее слову. Статья побудила меня лишь к одному – еще решительнее защищать Мину. Я воспринимала себя как хранительницу. Это я приняла меры, когда журналистов застукали роющимися в мусорных баках «Минервы». «Предоставьте это мне», – попросила я Маргарет. И распорядилась расставить по периметру камеры вместе с новой системой сигнализации. И наняла двух человек, чтобы патрулировали территорию с сумерек до рассвета. Обидно было видеть, как прелестный дом превращается в место, которое временами наверняка казалось Мине тюрьмой.
20
Старик мокнет под дождем, стоя возле офиса «Эплтона». Еще слишком рано, поэтому его не пускают. Для посторонних двери заперты. Но передо мной они разъезжаются, охранник внутри улыбается мне, и я прохожу мимо старика, не задумываясь. Только очутившись внутри и обернувшись, чтобы отряхнуть зонт, я случайно замечаю его. Пожалуй, мне немного любопытно, но и только. Старик пытается укрыться под козырьком здания, зонт ему держать нечем: обе руки заняты коробкой. Так вот что он оберегает – коробку, а не самого себя. Он весь промок. И, должно быть, замерз. День пронзительно холодный, помню, я еще заметила, какие у незнакомца красные руки. Он без перчаток. Ему ли бояться непогоды, ведь он всю жизнь работает под открытым небом. Я заставляю себя во всех красках воскресить в памяти собственную черствость, выжать из нее все до последнего мгновения.
Немного позже, спустившись по какому-то делу к администратору, я замечаю, что тот незнакомец уже прошел в вестибюль и теперь сидит на одном из диванчиков «Барселона», бережно держа коробку на коленях. Я вижу, что в коробке фрукты, каждый завернут в темно-синюю мягкую бумагу. По телевизору крутят свежий рекламный ролик «Эплтона». Пастбища купаются в золотистом солнечном сиянии, ветви деревьев в садах свисают под тяжестью плодов, натруженные руки срывают их, еще осыпанные росой, а потом эти же груши и яблоки показывают выложенными на полки супермаркета. За кадрами этой аппетитной фантазии, от которой рот наполняется слюной, звучит голос Мины: «