Секретарь

Тётя Вера не отвечала долго, протяжные гудки плыли из трубки, заставляя Лёшку обеспокоенно хмуриться. Опять приступ? Воображение нарисовало, как тётя Вера вслепую шарит рукой по столу, сбрасывая упаковки в поисках этого… как его? Корвалола? Нет, как-то по другому… Кар… кир… Динка самозабвенно гремела посудой, сбивала с мысли.

— Да, Алексей, — выдохнули вдруг на том конце.

— Я это… — заговорил Лёшка. — Вы в порядке?

В телефоне раздался смешок.

— Ну, Лёша, ты как мой врач. Ни «здравствуйте», ни «прекрасная погода, не правда ли?». Сразу к делу. Со мной всё хорошо.

Лёшка услышал шорох одежды и поскрипывание стула и словно увидел завешенную бархатом кухню с двумя древнегреческими божками на подоконнике. Или они сатиры?

— Я могу забежать сегодня, — сказал он.

— Ну, я как знала, купила сегодня ватрушек, — сказала тётя Вера. — Ты любишь ватрушки?

— Не особо.

— Эти тебе обязательно понравятся. У нас здесь, через дом, открылась маленькая пекарня, пекут так, что пальчики оближешь.

— А перчатки?

— О, нет, перчатки облизывать не надо, не те ощущения, — тётя Вера подождала реакции и добавила: — Это шутка, Алексей.

— Не, я понял. Их уже можно забрать?

Тётя Вера помедлила.

— В сущности, да. Заплатку я пришила, и, могу тебе сказать, получилось вполне на уровне. Ире понравится.

Ромка выбрался из-за стола и кивком головы показал, что идёт в комнату. Лёшка кивнул.

— Я тогда через час где-то буду, — сказал он в трубку.

— Замечательно. Жду.

— До свиданья, тётя Вера.

— И тебе не хворать.

Лёшка выключил телефон, подумал, включил снова.

— А суп? — спросила Динка.

— Слушаюсь, госпожа!

Динка рассмеялась.

— Какая я тебе госпожа? Я просто главная по кухне!

Потянувшись на носочках, она одну за другой определила вымытые тарелки на сушилку.

— Смотри, не грянь с приступки, — предупредил Лёшка.

— Не гряну.

Суп уже подостыл, но вкуса не утратил. И, вообще, наверное, мог дать фору любому блюду, вытащенному Мёленбеком из ангрима. Что нам эти разносолы заморские? То есть, иномирские, инослойские? Тут своё, родное, наваристое. Лёшка и не заметил, как слопал всё, обсосав напоследок доставшуюся ему часть куриного крылышка. Выдохнул, думая, не последовать ли примеру Ромки. Нет, пожалуй, вторая порция будет лишней.

— Я — всё! — сказала Динка, спрыгивая с приступки.

— Беги. Я за собой сам уберу, — сказал Лёшка.

— Точно-точно?

— Куда я денусь? Компьютер-то Ромка занял.

— Он молодец, да? — хитренько улыбнулась Динка.

— Брысь!

— Я вовсе не брысь, я — Дина.

— Беги уже.

Лёшка быстро вымыл свою тарелку, проявляя хозяйственность, накрыл кастрюлю с остатками супа крышкой, собрал в ладонь крошки со стола и выкинул в мусорное ведро. Напоследок ещё протёр столешницу салфеткой.

Ромка в комнате самозабвенно громил фашистский бункер.

— Ну как?

— Супер! — сказал брат, не отрывая глаз от монитора. — Я ещё завтра приду, можно?

— Ноу проблем. Но я, в общем, убегаю.

— К тёте Вере?

— К ней и, возможно, по работе ещё.

— Деловая колбаса.

— Ну, не совсем. Мама будет к пяти, понял? — сказал Лёшка. — Дождись.

— А сейчас сколько?

— Почти три.

«Алярм! Алярм!» — грянуло внезапно из колонок, и Ромка остервенело заелозил «мышкой», выпадая из реальности.

Лёшка набрал Женьку.

— Всё, — сказал он, когда произошло соединение, — вопрос решён положительно, можем выдвигаться.

— Где встречаемся?

Женька был необычно собран.

— На старом месте, у беседки.

— Ага, Тёмыч уже в предвкушении. Дай нам десять минут.

— Ладно, замётано.

Лёшка отключился. С минуту он стоял, слепо глядя на светлый затылок брата, на мелькающее за ним изображение на мониторе. Ему подумалось вдруг, что иногда человеческое поведение не может выйти за рамки того, к чему ты привык, за границы знакомых, повторяющихся, устоявшихся действий. Вот ты почти решил не втягивать друзей в котовасию с хъёлингами и цогами, а в следующий момент уже сообщаешь им, что способность проснулась на день раньше. И если попробовать покопаться в себе, то ничего, кроме идиотского желания вырасти в их глазах, не выкопаешь. Потому что круто же! Рванул через стену — у Женьки с Тёмкой челюсти и отвалились. Забавный будет видок.

В общем, сплошное детство.

Нет, где-то на периферии сознания, конечно, свербит червячок, разбегаются мурашки от опасливой мысли, что всё это может плохо кончиться. Обещал не рассказывать — рассказал. И Ленке всё выболтал. И Мурзе с подручными показательные выступления устроил.

Если представить, как разрастаются, непредсказуемо ветвятся возможные проблемы, связанные с тем, что он уже натворил, честно говоря, свихнуться можно. Но можно же и не представлять. Хочется не представлять.

С другой стороны — выглядеть пустозвоном перед друзьями…

— Всё, я пошёл, — опомнившись, сказал он Ромке.

— Да-да, — ответил брат, вряд ли осознавая, что ему говорят.

Фашисты важнее.

— Дина! — уже из прихожей, надевая куртку, позвал Лёшка.

— Да?

Динка прискакала из большой комнаты, держа пульт от телевизора в ладони.

— Ты не уходи пока никуда. Тоже дождись мамы.

— Я и не собиралась. А ты куда?

Лёшка, присев, втиснул ноги в кроссовки.

— К тёте Вере. Я отзвонюсь, если что.

— Ладно, — кивнула Динка.

— Закройся за мной.