Секретарь

— Что я, себя не знаю? — вздохнул Жижа, стягивая пакет с нагруженными в него продуктами с ленты. — Так и долг меньше. Вот если бы пива ещё…

— Здесь не продадут, — сказал Лёшка.

— Это понятно. Может, до ларька? Тут недалеко есть.

«Пятёрочка» снова распахнула двери, теперь уже на выход. Ребята сошли по ступенькам. Прокатила коляску женщина, выстукивая палочкой по асфальту, просеменил старичок.

— Так что, до ларька? — повторил вопрос Женька.

Лёшка задумчиво кивнул.

— Если меня дурачат, то очень натурально, — сказал он.

— Бывает. Значит, за куш можно и подурачиться.

— Понимаешь, есть такие вещи, про которые нельзя сказать, что это дурачество.

— Ну, какие, например?

Ожидая ответа, Жижа повернул голову. Лёшка вдруг показался ему резко повзрослевшим, посерьёзневшим, очертились губы, скулы. В глазах появилась странная озабоченность.

— Эй, — осторожно позвал Женька.

— Что? — Лёшка моргнул и стал прежним. — За пивом?

— Ну!

Ларёк притулился к автобусной остановке и больше всего напоминал обитую вагонкой конуру, увенчанную прямоугольной вывеской с надписью «Колосок». Лёшка не удивился, когда обнаружил, что и пожилая продавщица внутри похожа на бульдога. Как она на них не гавкнула, не понятно. Чудо. Когда Жижа — он все-таки повыше, попрезентабельнее, с тонкими усиками над губой — спросил пива и сунул в окошко сто рублей, лицо её приобрело оскорблённое выражение, несколько секунд она сверлила глазами сначала Жижу, а потом и Лёшку, но все же, поджав губы, как великое одолжение протянула баночную «балтику».

Жижа дурашливо поклонился. Женщина махнула на него кулаком.

— Ещё попросите у меня!

— На десятку обсчитала, — сказал Жижа, ссыпав мелочь в Лёшкину ладонь.

Они уже порядком отошли от ларька и возвращаться не стали. Потопали через дворы к Жижиному дому. Порывами, шелестя листвой, налетал ветер. На заасфальтированной площадке малышня пыталась играть в футбол.

Пиво было холодное.

— Слушай, — сказал Жижа, — хочешь, я с тобой к ним схожу?

— Зачем? — спросил Лёшка.

— Ну, у меня глаз на фуфло намётан.

— Лучше тебе вообще там не появляться. Ещё меня подставишь.

Они помолчали.

— Меня тут механиком зовут, — глотнув пива, сказал Жижа. — Ну, наладчиком игровых автоматов. До осени.

— А платят сколько?

Женька вздохнул.

— Чисто символически. Зато играй, сколько хочешь.

— Так без выигрыша же.

— То-то и оно.

Они с торца обогнули «Комету», перешли улицу у стройплощадки и остановились у Жижиного дома — длинной панельной пятиэтажки древних семидесятых годов постройки. Вид у неё был обшарпанный и пятнистый.

— Ну, что, — подал руку Женька, — пойду я.

— Ага, давай.

Лёшка посмотрел, как Жижа, продернув ручки пакета к локтю, скрывается в подъезде, и достал мобильник. По часам на экранчике было около шести.

— Алло, мам, — произнес он в трубку, набрав вызов, — ты когда будешь?

Сначала ему показалось, что маманя даже разговаривать с ним не хочет, но затем усталый голос ее прорвался сквозь хрип помех:

— …ёша, тебя плохо …но.

— Когда будешь, говорю.

— …наю. После восьми…

— Ну, я уже уйду. Я тебе там две тысячи в тумбочке оставил. С аванса.

— Спасибо.

От этого простого слова, такого, как оказалось, нужного, даже необходимого, ком вдруг вспух у Лёшке в горле.

— Ты это… прости меня, — сказал он.

На том конце помолчали.

— …лушай, Лёш, возьми мои …тарые перчатки, отне… …те Вере. Она обещала их…

Лёшка сморщился, пытаясь понять смысл.

— Перчатки? А где они?

Он медленно пошёл в сторону дома.

— Наверху, где шапки. Толь… с краю.

— Ясно. А я суп доел.

— Тебе и ос… …чуешь там?

— Да, так нужно. Ты не беспокойся. А перчатки я завтра отнесу. Сегодня не получится.

— Ну, ладно. Пока, Лё…

Квартира была закрыта, и Лёшка, отпирая дверь, подумал, что Динка, наверное, опять убежала с подружкой изводить морскую свинку. Они её, бедную, закормят, и она, разумеется, помрёт. Не, на месте Гошана он начал бы поститься. С другой стороны, может быть они растят из него пони?

Лёшка поржал над собственной шуткой.

Перчаток на полке с шапками не оказалось, но он сообразил про антресоли и там, среди меховых чудищ, присыпанных нафталином и ждущих новой зимы, выловил-таки искомое. Одна перчатка была как новенькая, зато у второй кожа лопнула в двух местах на ладони, у а большого пальца разошлась по шву. Как тут можно починить, Лёшка не представлял. Ладно. Он убрал перчатки в карман куртки. Если Мёленбек завтра на час-другой отпустит, он днем занесёт их тете Вере. Или же вечером.

Жрать не хотелось. Играть не хотелось. Минуты ползли как дохлые ишаки. Зажмурившись, Лёшка попробовал выйти в ойме, но и тьма была какая-то не такая, цветная, вспыхивающая зелёными и фиолетовыми пятнами, и тело все время ощущалось: то чесалось, то щёлкало, то подёргивалось, самостоятельное, блин.