Секретарь

Это было жутко. Повеяло детскими страшилками, которые Лёшка вроде как благополучно перерос лет семь назад. Однажды в темном-темном зеркале…

— Миры отражаются, — продолжил Мёленбек, — но, отразившись, тут же начинают жить собственной жизнью и собственным временем, становятся не похожими друг на друга, и в каком-нибудь далёком отражении некий Алексей вполне может превратиться в оленя, дерево или воробья. Или не отразиться совсем.

— Вот спасибо!

— Отражения почти не соприкасаются, между ними существует тонкая, как слой амальгамы, но непреодолимая граница. Но иногда… иногда…

Мёленбек умолк. Взгляд его стал печален. Пальцы с перстнями утонули в бороде.

— Ке-Омм, Алексей, не похож на твой мир.

Лёшка посмотрел на Штессана.

— Вы серьёзно? Это не игра? Это на самом деле?

Иахим кивнул.

— Давным-давно, — сказал Мёленбек, — когда не было ни меня, ни учителей моих учителей, слой, отделяющий Ке-Омм от одного из отражений, треснул.

— Как это?

— Как? Так не объяснить, — Мёленбек вытряхнул из рукава молочно-белый продолговатый камень с неровными гранями. — Я покажу тебе, если не боишься. Иахим…

— Ты уверен, Солье? — спросил Штессан.

— Так будет гораздо проще.

— Что ж, пойду я постучу по манекенам.

Штессан поднялся, подмигнул Лёшке и, выйдя, прикрыл за собой двери.

— Это хольмгрим, кристалл-ловушка, — сказал Мёленбек, ставя камень на тонкую, проволочную подставку. — В него можно поймать чужое сознание на несколько часов или дней. Здесь он, конечно, будет работать хуже.

Внутри кристалла плыла, заворачиваясь спиралью, искорка.

— Вы такие чистили у Петернака? — спросил Лёшка, завороженно следя за путешествующим сквозь грани светом.

— Там были сфагнгримы, кристаллы концентрации, — Мёленбек чуть поправил подставку. — Здесь другое. Ты готов?

— Это как ойме?

— Нет. Смотри на кристалл.

— Смотрю.

— Ин-ца-а-а…

Долгое «а» выродилось в шипение. Хольмгрим подрагивал на подставке, будто живой. Лёшка вдруг почувствовал, как его тянет внутрь, к медленному танцу световой искры.

— Я поведу тебя по своей памяти, — услышал он.

Затем был хлопок.

В Лёшкиных ушах засвистел ветер. Правда, Лёшка не ощущал ни ушей, ни головы, ни тела, но ему почему-то казалось, будто воздух старательно обдувает невидимое лицо.

Вместо тьмы вокруг клубилась белая мгла. В глубине ее пробегали сполохи, в стороне проглядывали разрывы, и они то появлялись, то затягивались, как проплешины в тумане или бочаги в болотине.

— Ты увидишь то, что помню я, — прозвучал из-за невидимого плеча печальный голос Мёленбека.

Ветер взвыл.

Мгла вдруг опрокинулась вверх, и далеко под Лёшкой выпукло раскинулась, развернулась земля — цветные лоскутки полей, расчерченные тонкими извилинами дорог, серые гребни гор, желтые с зеленым леса, искристо сияющий край моря.

— Это Ке-Омм. Смотри!

Земля укрупнилась, словно Лёшка опустился ниже. Раскинув крылья, пролетела мимо похожая на коршуна птица.

Промелькнула пенным буруном скалистая береговая линия, ощетинилась, отступая, стволами корабельных сосен. Дневное солнце облизало взгорки и выступы, испятнало тропки. В узкой бухте покачивался на волнах парусник. Темнел частокол на берегу. Чуть дальше, среди мешанины камня, крохотные люди смолили лодки и развешивали сети. Над косыми крышами хижин курились ленивые дымки.

— Это Дикий край, — сказал Мёленбек.

Лёшку потянуло дальше.

Сосны поредели, взбираясь на горбы холмов. Холмы скоро сменились лугами, красно-желтыми от разнотравья. Высоко залетевший шмель выжужжал сердитую жалобу. Чашей выгнулось озеро. На берегу озера возник городок — соломенные крыши, каменные башенки, в золотых бликах пролетели многовёсельные лодки.

Лёшку качнуло влево. Через лесные кущи, через холмы и заросшие остатки крепостей его перекинуло к широкой реке и понесло над ней, между обрывистыми берегами, понижающимися и сбегающими в песчаные отмели.

— Это Кьяса, — выдохнул Мёленбек.

Река расплелась на рукава, одно по перекатам нырнуло к горам, другое юркнуло в низину, распаханную на квадраты полей, основное русло приросло домиками на сваях, а впереди забелели стены большого города, подмявшего под себя удобный, пологий склон. Мощеные дороги паучьими лапками расползлись в стороны.

— Это Гар-Кавар. Столица Речных Королей. Дед Гейне-Александры воевал с ними раньше.

За садами и целой вереницей прудов потянулись взгорья, прорезанные ущельями. У припорошенного снегами хребта Лёшку развернуло и повлекло обратно. Кьяса осталась справа, а внизу задышала под ветром степь, забелели солончаки, промелькнул городок, окольцованный стеной, горизонт заплыл маревом, проглатывающим лошадиные стада, погонщиков и их круглые юрты из жердей и шкур.

Через какое-то время степь выцвела и растрескалась, вдалеке слева выросли циклопические то ли каменные, то ли железные дуги, но Мёленбек направил Лёшку прямо, над жарким, красноватым песком и горным отрогом. За ними снова был лес, простершийся на долгие километры, и там, где он редел, проглядывали деревеньки и башенки.

— Это Ластвейг.