Секретарь старшего принца 7

Не выдержав, отворачиваюсь, но Элор наклоняется, чтобы снова заглянуть мне в лицо. Его крыло от этого движения чуть опускается, ложится на мех покрывала.

— Конечно, непривычно! — ответ получается резким, крылья сами выскальзывают из спины, оттягивая кромку платья. Натыкаются на стены гардеробной и застывают в полураскрытом состоянии, будто скованные.

Сердце заходится. Почему мне так страшно с Элором? Почему не унять эмоции?

Элор гладит меня по руке:

— Наверное, мне стоило остаться с тобой, помочь тебе с выбором. Ты, наверное, совсем отвыкла от… женской одежды. Я как-то не подумал…

Злость. Во мне закипает злость непонятная, неприятная, но такая… такая согревающая. Утонуть бы в ней, забыться в ярости.

Нет…

Я должна быть спокойна.

Я менталист, я могу держать свои чувства под контролем, я могу запереть это всё в глубине души.

Элор сжимает мои плечи, просит:

— Посмотри на меня. Скажи, как тебе помочь? Ты не хочешь носить платья? Я не заставляю. Это наше королевство, мы можем менять придворный протокол и этикет как хотим. Пропишем, что королева ходит в брюках, и всё. Или тебе не понравилась модистка? Поменяем. Неудобно? Можем что-нибудь другое придумать, даже из других миров привезти. Может, тебе с кем-нибудь поговорить хочется? С людьми из твоего родового замка?

Сердце взрывается болью, я судорожно мотаю головой: нет, нет, их я видеть не хочу, с ними объясняться не хочу!

— Доставить твоё… — он делает неловкую паузу и поспешно продолжает, — призванное оружие?

Ехидных замечаний Жаждущего мне только не хватало. Я снова мотаю головой.

— Хочешь поговорить с… Ланабет? Э… с каким-нибудь менталистом?.. Или со мной? Или просто помолчать со мной? Или хочешь в нашу старую башню? В свой родовой замок? — с каждым словом Элор говорит всё быстрее, тревожнее. Притягивает меня к себе и поглаживает по пояснице под крыльями. — Чем тебе помочь? Скажи. Просто скажи. А вина хочешь?

Халэнна больше нет. Меня сковывает льдом, я не могу дышать, мне больно думать. А Элор подгребает меховые покрывала, натягивает на меня, обнимает, обхватывает крыльями, и наши крылья сталкиваются в нелепом противоборстве: мои просто упёрлись, его — пытаются нас накрыть. Пахнет корицей. И немного раскалённым металлом. И мне страшно в этом уютном тёплом уголке, я не могу дышать…

— Я задыхаюсь, — бормочу, отталкивая Элора.

Это выше моих сил, мне остро больно, тяжело, страшно до дрожи.

«Нет-нет, он не умер, не исчез навсегда!» — хочется кричать во всё горло, хочется верить, но… но…

Элор подхватывает меня на руки, проносит сквозь мою спальню в свою. Порывы ветра распахивают окна, наполняют комнаты свежестью воздуха. Он пропитан сладостью первых высаженных в парке цветов. Я цепляюсь за эти ароматы, за ощущение рубашки Элора под моими пальцами, я цепляюсь за него, потому что у меня такое чувство, будто я проваливаюсь в бесконечную холодную темноту.

Потоки ветра носятся по комнате. Подвывают, хлопают портьерами. Я цепляюсь за Элора и отталкиваю, я хочу к нему и хочу остаться одна. Снова хочу в гардеробную, но там душно. А здесь холодно. Элор с силой укладывает меня, набрасывает на мои крылья меховое покрывало и ложится рядом, накрывает крылом. Прижимает рукой. У меня клацают зубы. Меня так трясёт, что клацают зубы. Я корчусь, трясусь на постели.

— Чего ты испугалась? — спрашивает Элор на ухо, поглаживает мою спину, мои сведённые судорогой крылья. — Я рядом, я был в соседней комнате, мои големы были в гостиной, ты под присмотром. Я рядом. Я позабочусь о тебе, защищу. Если тебя смущают платья, ходи в том, в чём тебе удобно, хоть в мундире ИСБ. Напишем Ланабет, она пришлёт, сколько захочешь.

Мне снова хочется кричать: одежда ничего не изменит!

Я ударяю Элора кулаком в грудь. Но и это тоже ничего не меняет.

* * *

Я менталист. Я с детства училась контролировать эмоции и мысли. Свои, чужие — это не имеет значения: должна уметь все.

Гасить эмоции мешают прикосновения Элора: с тех пор, как я прекратила бить его по груди, он беспрестанно гладит меня по плечу, спине, крыльям. Повторяет глупости вроде «Всё хорошо» или «Я рядом», спрашивает, не нужно ли мне чего. Смотрит. Гладит. Меня учили действовать, даже когда меня отвлекают, но это — слишком. Мои нервы натянуты до предела, не могут игнорировать такую близость, эти мягкие касания горячих пальцев.

— Всё хорошо. Как бы всё ни складывалось, всё не так уж плохо. Мы живы, всё остальное можно решить, — Элор если и замолкает, то ненадолго, а потом опять начинает такое вот бормотать.

И гладит, гладит меня…

Раньше приходилось быть сильной постоянно, оберегать тайну, у меня имелись регламентированные понятные обязанности и сюзерен. А сейчас… как будто то, что больше не надо ежесекундно сражаться за свой секрет, меня расслабило. Словно это было каркасом, скелетом, а теперь осталась мягкая безвольная плоть.

И от этого тоже страшно и холодно.

Я не справляюсь.

Слишком долго я не была менталисткой.

Из меня выдернули стержень.