— Да почему одно? — Элор снова вытирает что-то с моего лица, и только теперь я понимаю, что это слёзы неощутимо ползут по щекам, скатываются на нос и с него падают на подушку. — Жизнь полна противоречивых желаний. Знаешь, сколько я сокрушался из-за того, что испытываю неподобающие желания? И это не мешало мне переживать, что ты на них не отвечаешь. Я прекрасно понимал, что твоя влюблённость в меня станет огромной проблемой, и в то же время мечтал об этом.
— Ты не менталист. Я должна уметь пресекать подобные метания!
— Ну… А знаешь, я в это не верю! Вот не верю в то, что менталисты все такие рациональные и правильные. Иначе бы рода менталистов не доводили бы себя до истребления глупыми интригами.
— На них воздействовал Культ!
Опять из меня вырывается нечто, продиктованное утерянной памятью. В сознании разворачиваются знания об этой мерзкой, созданной демонами организации околдованных идиотов. Вспоминаются суккубы с их потрясающей способностью внушать к себе тёплые чувства.
Возможно, целью устроенных менталистами заговоров был не только захват власти, но и уничтожение родов-заговорщиков, ведь демоны стремились ослабить Эёран, а воздействие суккубов недостаточно продолжительно и сильно, чтобы обеспечить полное и пожизненное подчинение всех магов-менталистов, особенно драконов.
Суккуб околдовала дедушку… и он поддался эмоциям.
А ведь он жалел, что когда-то поддался эмоциям… Не союз с Заранеей ли его огорчал?
— Я не… — осекаюсь, не в силах припомнить, что хотела сказать.
— Не верю, что менталисты все поголовно отказываются от радостей жизни и эмоций! Санаду сухарём не выглядит. Эзалон вполне натурально переживает об Академии. Менталисты эмоционально реагировали на мою неприязнь к ним. Так что уверенность в повальной рациональности менталистов и невозможности двойственности ваших чувств из головы скорее выкидывай. Это заблуждение. Или часть более большого знания, которое говорит о важности сосредоточенности и контроля над своими силами и желаниями, чтобы не натворить дел, но вполне позволяет чувствовать, как и все остальные существа. Просто ты вспомнила только ограничивающую его часть.
— Элор! — Со вздохом я прижимаюсь к его груди. — Менталисты всегда проводят грань между менталистами и другими существами. Из-за разницы в эмоциях в том числе.
— Откуда ты знаешь? Ты же почти ничего не помнишь.
— Просто знаю.
— Но ты не можешь гарантировать, что это полные знания, верно?
Его подбородок касается моей макушки. Золотое крыло, зашелестев, прячет нас от сияния сфер. Окутывает теплом.
— Гарантировать не могу, — соглашаюсь я, — но…
— Тогда оставь переживания до того момента, как вспомнишь всё. Обидно будет, если ты, менталистка, будешь переживать из-за того, что потом окажется неактуальным.
Уверена, что актуальность в любом случае сохранится, но… предложение дождаться возвращения воспоминаний достаточно рационально, чтобы к нему прислушаться.
— И что было дальше? — спрашиваю я, прикладывая ладони к груди Элора, осторожно надавливая на его крепкие мышцы проступившими когтями.
— М-м-р, — довольно выдаёт Элор и жмурит глаза от удовольствия. — Ну, потом я довольно униженно молил тебя о любви, ты была по-менталистски холодна. Прямо очень. Если тебе нравятся хладнокровные, идущие к своим целям менталисты, можешь гордиться: ты определённо была лучшей из них.
Теперь не верю я. Но Элор, не замечая, продолжает:
— …Тобой можно было врагов замораживать. И друзей заодно. И…
— Неправда, — возражаю я. — Я точно знаю, что дело обстояло иначе.
Смутные ощущения не дают покоя, будто что-то вертится в груди, цепляет сердце, мешает дышать. Это удушье от эмоций мне знакомо. Слишком. Знаю — оно мне привычно.
— Как же иначе? — изумляется Элор и отклоняется, почти переворачиваясь на спину, чтобы заглянуть мне в лицо. — Я помню…
Прячась от этого пронзительного взгляда, утыкаюсь в его грудь:
— Я не помню, но… Знаю, что ты ошибаешься. Я собой точно не гордилась. Мне было… больно. Невыносимо.
Эта боль — как будто тебя разрывают на части, отнимая самое дорогое. Лишая целостности.
Это самое страшное, что может произойти.
Глава 65
Что делать с новыми знаниями? Они накрывают, лишая дыхания, парализуя. Избавиться бы от них, спрятаться, но как это сделать, если Элор гладит, а потом садится и меня встряхивает, заглядывает лицо?
— Ри? Ри! — в панике зовёт он, и накрывшие меня оцепенение и ужас отступают. — Ри…
Мотаю головой в попытке показать, что достаточно очнулась, поэтому ответ из меня вытряхивать не надо. Держащий меня за плечи Элор замирает.
— Ты… — в его взгляде почти ужас. — Прости, что сделал тебе больно тогда, но ты… — Элор облизывает пересохшие губы. — Тогда, несмотря на всё, что ты говорила и мои поступки и слова, несмотря на отказ провести со мной последние дни моей жизни… неужели ты меня… ещё любила?
Неуверенный вопрос повисает в воздухе тяжёлым, гудящим напряжением.
Молчание с каждой секундой давит сильнее.