Секретари. Региональные сети в СССР от Сталина до Брежнева

Некоторые исследователи проводят различие между этими национальными акциями и проявлениями политического национализма. Действительно, мартовские события не были ни антисоветскими, ни направленными на достижение независимости Грузии и ее выход из состава СССР[518]. Наиболее радикальные требования, предъявленные демонстрантами властям, были удивительно консервативными в институциональном плане и представляли собой протест против конкретной политической линии[519]. В то же время требования быстро нарастали. То, что началось 5–9 марта как выступления в защиту Сталина и его имени, 9–10 марта переросло в нападки на руководство страны и призывы о его замене[520].

Во время грузинских событий 1956 года мобилизация произошла так стремительно, что ответом на нее могло быть только применение силы. В рамках советской централизованной системы решение о применении репрессий было принято центральными властями в Москве, и они же осуществляли их координацию[521]. Тем не менее наказания для арестованных и для республиканского партийного руководства оказались поразительно мягкими[522]. Одна из причин этого заключалась в том, что демонстрации шли неорганизованно — ими, судя по всему, никто не руководил[523]. Хотя некоторые члены партии участвовали в демонстрациях по собственному почину, республиканское партийное руководство не было причастно к организации этих акций и прилагало все усилия, чтобы взять их под контроль. Кроме того, центр был вынужден оставить в неприкосновенности грузинскую номенклатуру, поскольку в его распоряжении «не имелось альтернативной грузинской элиты, которой она могла бы доверять»[524]. Это утверждение подчеркивает существование фундаментальной проблемы агентства, с которой советские вожди столкнулись как в Грузии, так и в других республиках.

Национальный фактор в республиканских сетях

Весной 1959 года Центральный Комитет отрядил две высокопоставленные комиссии в Латвию и Азербайджан. Учитывая, что видимая причина визита — проверка случаев нарушения партийных норм при подборе кадров — была сформулирована в весьма нейтральных терминах, это не были рядовые делегации. Во-первых, они были необычайно большими, имея в своем составе многих представителей аппарата ЦК и Комитета партийного контроля. Кроме того, их работа проходила в большом секрете. Несмотря на то что членов комиссии разместили в зданиях республиканских ЦК, они ни с кем не контактировали, строго соблюдая график бесед с авторами сигналов, отправленных в Москву. Их общение с местными руководителями проходило с глазу на глаз. Через две недели обе комиссии отбыли, оставив местное партийное руководство в неведении. Для азербайджанских и латвийских партийных руководителей все это не предвещало ничего хорошего. Всего тремя месяцами ранее за визитом аналогичной комиссии в Узбекистан последовало снятие первого секретаря республики С. К. Камалова. Азербайджанское руководство было настолько встревожено, что превентивно провело пленум. Члены латвийского руководства пытались задействовать свои неформальные контакты в Москве, вскоре обнаружив лишь, что все они заблокированы[525].

Азербайджанским и латвийским вождям было о чем беспокоиться. 8 июня глава отдела партийных органов ЦК КПСС по союзным республикам В. Е. Семичастный направил руководству партии докладную записку, в которой говорилось, что латвийские функционеры «извращают ленинскую национальную политику»[526]. В документе утверждалось, что в Латвии проводились необоснованные кадровые замены нелатышей латышами. Также указывалось, что некоторые республиканские руководители «слишком увлекаются национальным вопросом, искусственно раздувают его»[527]. Московские контролеры утверждали, что в республике подвергается дискриминации нелатышская интеллигенция и студенчество, а в одной из школ учащимся предписывалось носить специальные ленточки — как выразился директор школы: «Этим вы будете отличаться от русских»[528].