Секретики

“Один день Ивана Денисовича” я проглотил за вечер, но по-настоящему понял его позднее, уже в студенческие годы. В девятом классе мне больше нравилась “Жизнь и необыкновенные приключения Ивана Чонкина” Войновича, которую принесли в дом всё те же тетки. Круговорот дерьма в природе, открытый деревенским селекционером Гладышевым, самогон из дерьма, изобретенный им гибрид картофеля и помидора – ПУКС (“путь к социализму”) – это было очень смешно. Я стал расспрашивать Пеньку о селекции, и она рассказала мне о Вавилове и Лысенко – прообразе Гладышева и о том, что в жизни всё было не так весело. Тогда же она упомянула, что отец Юрьевны, биолог, был дружен с директором Института экспериментальной биологии Кольцовым – последователем Вавилова, но поработать с ним не успел, умер в 1919 году. В кольцовском институте работала лаборанткой моя прабабка Евгеньевна, ее туда пристроили друзья покойного мужа. Евгеньевна жила одна в коммунальной квартире около ВДНХ, и мы с мамой иногда ее навещали. Я попытался как-то расспросить ее о Лысенко, но она ответила, что ничего о нем не помнит. Этот заговор “беспамятных” родственников наводил на мысль, что меня сознательно берегут от чего-то опасного.

Тетки Айзенштадт были дальними родственницами, но близкими подругами деда и бабки. Старшая из сестер, Ольга Давыдовна Айзенштадт, служила завлитом в театре имени Пушкина. Семейное прозвище она получила, решив как-то подшутить надо мной. “Петька-пенек, Петька-пенек”, – дразнилась тетка, за что немедленно получила в ответ: “Сама ты пенька”. Ольгой с тех пор в семье ее больше никто не звал. Дед, обожавший ее, встречал дорогую гостью одними и теми же словами: “Пенечка, лобзаю ваши ручки!” – отчего некрасивая, но обаятельная и очень живая Ольга Давыдовна расплывалась в улыбке, скидывала плащ или вязаное пальто прямо в руки стоящему у порога деду и шумно целовала его в щеку.

В театре платили немного, но на жизнь Пенька никогда не жаловалась, наоборот, уверяла всех, что живет, ни в чем себе не отказывая, и уж сто граммов сырокопченой колбасы всегда купит, чтобы украсить завтрак. На деле Пенька жила бедно, а потому обвязывала и обшивала себя сама, сама же сооружала немыслимые броши и перстни, склеивая “бээфом” яркие бусинки, куски янтаря или просто разноцветные пластмассовые треугольники или овалы, превращая их в затейливые “букеты”. Бабка, не допускавшая в своем гардеробе никаких излишеств, вечно высмеивала ее вычурные кольца и яркие брошки.

Они с бабкой вместе учились в гимназии, а потом в ИФЛИ. В начале 1930-х Ольга Давыдовна вышла замуж за немецкого режиссера-коммуниста Хельмута Данериуса, бежавшего от Гитлера в СССР. У них родилась дочь Татьяна, но во время войны, в эвакуации, девочка умерла от тифа, и Пенька никогда о ней не говорила. Брак их просуществовал недолго, они разошлись, но остались друзьями. По совету матери, хорошо понимавшей, что творилось вокруг, Пенька развелась с мужем, что, всего верней, и спасло ее – через несколько лет после развода он загремел в ГУЛАГ, но его бывшую жену, к счастью, не тронули. Хельмут прошел лагеря, был реабилитирован и отпущен в ГДР, где получил от коммунистической партии Германии пенсию, которой ему вполне хватало, чтобы скромно доживать свои дни в маленьком домике у озера. Пенька дважды его навещала. Они вспоминали московскую жизнь, но про времена своего заключения он говорить не хотел. Хельмут остался преданным коммунистом и осужать Сталина решительно отказывался.

Наталья Зограф, Герман Недошивин, Ольга Айзенштадт. 1932