Секретная агентура

События подтолкнуло предательство Стауница, сбежавшего вместе с Захарченко и Радкевичем за границу по каналу «Треста». И в белоэмигрантских центрах наконец-то поняли, с кем они имели дело на протяжении почти шести лет. Истерия захлестнула их, хотя трезвые голоса пробивались сквозь вопли обманутых. В ряду трезвых звучал голос генерала Врангеля. Он писал представителю РОВС в Югославии генералу Барбовичу: «Разгром ряда организаций в России и появившиеся на страницах зарубежной русской печати разоблачения известного провокатора Опперпута – Стауница – Касаткина вскрывают в полной мере весь крах трехлетней работы А.П.Кутепова. То, о чем я неоднократно говорил и великому князю, и самому Александру Павловичу, оказалось, к сожалению, правдой. А.П. попал всецело в руки советских Азефов, явившись невольным пособником излавливания именем великого князя внутри России врагов советской власти».

Якушев действительно ходил по острию ножа все эти годы. Рисковал несомненно. Но снова и снова появлялся в Париже и Берлине, Таллине и Праге, и шел в эмигрантские штабы, советы и союзы. И благодаря ему становились известны планы, конфликты и склоки среди белоэмигрантов, характеры белых вождей. Стали известны замышляемые террористические акты и диверсии на территории Советского Союза, люди, которые должны были их совершить, стали известны агенты, которых отправляли в СССР на разведку. И когда все кончилось, белоэмигрантские вожди оказались надолго, если не навсегда, скомпрометированы участием в чекистской операции.

Николай Гумилев – потерянный агент ВЧК

Судьбу Якушева мог повторить Николай Гумилев, хороший русский поэт. В иных обстоятельствах мог стать агентом ВЧК-ГПУ. Ведь из того же интеллигентского сословия, такой же авантюрист по натуре, да еще с боевым и агентурным опытом. Но не срослось. Не было рядом второго Артузова. Были другие, у которых другие игры.

Николай Гумилев – сверкающее имя в поэзии российского Серебряного века. Среди поэтов той «серебряной» волны он выделялся не только стихотворным словом, а и своей философией жизни. Для него жизнь – не только магия слов, но магия приключений, испытаний, дерущих нервы. Больше всего это встретишь на войне. Этим она его прельстила, звала, притягивала.

К апрелю 1916 года Николай Гумилев получил звание прапорщика и назначение в гусарский Александрийский полк. Достойное продолжение службы, которая началась для него полтора года назад. Тогда Гумилев записался добровольцем в лейб-гвардии Уланский полк, чтобы попасть на войну с «германцем». Уже через полтора месяца в полку его признали заправским кавалеристом, и война, на удивление, стала его праздником. Он был храбр и решителен в бою. Но всегда чувствовал черту, за которой смерть. Может, потому ему и сопутствовала удача. Удачливых берут в разведку – в высший класс военного дела. И его взяли. Войсковая разведка – удел смышленых и закаленных бойцов. Это хорошо понимаешь, читая гумилевские заметки о рейдах во вражеский тыл. В них азарт охоты, романтика приключений и кровь врага. Вот эта из «Биржевых ведомостей» от 8 января 1916 года.

«Только на охоте за крупными зверьми, леопардами, буйволами, я испытал то же чувство, когда тревога за себя вдруг сменяется боязнью упустить великолепную добычу. Лежа, я подтянул свою винтовку, отвел предохранитель, прицелился в самую середину туловища того, кто был в каске, и нажал спуск. Выстрел оглушительно пронесся по лесу. Немец опрокинулся на спину, как от сильного толчка в грудь, не крикнув, не взмахнув руками, а его товарищ как будто только того и дожидался, сразу согнулся и, как кошка, бросился в лес. Над моим раздались еще два выстрела, и он упал в кусты, так что видны были только его ноги.

– А теперь айда! – шепнул взводный с веселым и взволнованным лицом, и мы побежали. Гремели выстрелы, скакали кони, слышалась команда на немецком языке. И прямо перед собой в перелеске я увидел лисицу. Пушистый, красновато-бурый зверь грациозно и неторопливо скользил между стволов. Не часто в жизни мне приходилось испытывать такую чистую, простую и сильную радость. Где есть лисица, там, наверное, нет людей. Путь к нашему отступлению свободен».

Но ведь он не только разведчик, он сначала поэт, и поэт уже известный в петербургских кругах. Война – его стихия, и он пытается постичь ее поэтическим чутьем. Может быть, это чутье и отводило от него смерть. В 1915 году на фронте он рождает такие строки.