Секретная династия. Тайны дворцовых переворотов

Один из первых комплексов документов, который заинтересовал Блудова, был связан с делом Алексея. Из переписки Блудова с министром иностранных дел К. В. Нессельроде видно, что из Московского главного архива Министерства иностранных дел пересланы для Блудова (и царя) «секретные дела, касающиеся до замечательнейших происшествий царствования Петра Великого». Только о царевиче (не считая его сообщников) в архиве имелось 13 больших дел[102]. Примерно тогда же были переизданы официальные документы XVIII века о деле царевича[103]. Позже, в 1843 году, Д. Н. Блудов извещал Николая I: «Суд несчастного царевича Алексея Петровича сопровождался розысками и последствиями, пробуждающими тяжкое воспоминание, и тайна кото рого, несмотря на торжественность главных действий суда, может быть, и теперь еще не вполне раскрыта»[104].

В 1830-х годах Пушкин устремился к закрытым архивам XVIII столетия. «Сколько отдельных книг, – писал он М. П. Погодину, – можно составить тут! Сколько творческих мыслей тут могут развиться!» (П. XV. 53)[105].

12 января 1832 года Нессельроде запрашивал царя: «Благоугодно ли будет Вашему Императорскому Величеству, чтобы титулярному советнику Пушкину открыты были все секретные бумаги времен императора Петра I, в здешнем архиве хранящиеся, как-то: о первой супруге его, о царевиче Алексее Петровиче»[106]. Соответствующее разрешение было Пушкину дано. И. Л. Фейнберг установил, что поэт-историк сумел ознакомиться с рядом важных секретных документов о царевиче[107].

После гибели Пушкина тетради его архивных выписок были представлены в цензуру, и царь нашел, что рукопись издана быть не может «по причине многих неприличных выражений на счет Петра Великого». Тетради были опубликованы П. С. Поповым почти сто лет спустя.

Среди записей Пушкина, между прочим, находим: «25 (июня 1718) прочтено определение и приговор царевичу в Сенате. 26 царевич умер отравленным» (П. X. 246).

Откуда узнал Пушкин об отравлении? Сюжет этот был еще столь опасен в то время, что лишь с помощью криминалистов И. Л. Фейнберг прочел тщательно зачеркнутые строки в дневнике переводчика Келера о его беседе с Пушкиным: «Он раскрыл мне страницу английской книги, записок Брюса о Петре Великом, в которой упоминается об отраве царевича Алексея Петровича, приговаривая: „Вот как тогда дела делались“»[108].

Пушкин верно понял, что именно так тогда дела делались, но подробности насчет отравления были недостоверны: записки Брюса считаются едва ли не подделкой конца XVIII века. Как видим, даже Пушкин, жадно вылавливающий каждую деталь тайной истории Петра, не смог прийти к истине.

Через несколько лет этими же сюжетами занялся историк Н. Г. Устрялов – человек весьма благополучный и верноподданный, но притом усердный, дотошный исследователь. Пока царствовал Николай I, Устрялов издавал, по сути, не историю Петра, а документальный панегирик прапрадеду своего императора. В 1846 году историк приступил к розыскам в Петербургском архиве:

Меня особенно интересовала мысль, нет ли в архиве бумаг о царевиче Алексее; по описям они не значились. Я уж думал, не уничтожены ли [они] при Петре II, как вообще говорили. Спросил Поленова (начальника архива. – Н. Э.), нет ли дела о царевиче? Он сказал: «Дело есть в секретном отделении, но дать его не может без особого дозволения канцлера». Я просил его доложить. Вскоре Поленов объявил мне, что граф Нессельроде, тогдашний канцлер, желает со мною лично познакомиться. На другой день я отправился к графу. Он принял меня в кабинете, посадил подле себя на диване и долго разговаривал по-русски чисто, правильно, только с немецким акцентом. Он объявил в заключение готовность содействовать мне во всем. После того в следующий день дело о царевиче было принесено в нескольких картонах из секретного отделения и положено на стол в той комнате, где я обыкновенно занимался. Было оно в моих руках три месяца, с 3 июня 1846 года. Все бумаги сохранились, как видно из реестра, приложенного еще при Петре I графом Толстым. Оно хранилось долго в крепости, в кованом сундуке за царскими печатями, которые свидетельствовались ежегодно. Я переписал из него все любопытное, часто оставаясь в департаменте один, когда уходили домой директор со всеми чиновниками. ‹…› Я догадывался, что в деле собрано не все, что касалось царевича…[109]

Однако к делам тайной экспедиции Устрялов не был допущен министром юстиции В. Н. Паниным на том основании, что «дела упраздненных тайных экспедиций преданы вечному забвению, а по случаю разбора их в 1836 году последовало вновь высочайшее повеление, коим строжайше подтверждалось хранить те дела в тайне и никому не сообщать»[110].