Секретная династия

Почти в то самое время, как Старцова и Петрова доставили на место и они еще переводили дух да отогревались, — в то самое время, 10 февраля 1823 года, из Министерства внутренних дел за № 16 и личной подписью Кочубея понеслось в Иркутск новое секретное письмо — опять об Афанасии Петрове: «Ныне, во исполнение последовавшей по сему делу высочайшей государя императора воли, прошу Вас, милостивый государь мой, приказав отыскать означенного Петрова на прежнем его жилище, для прекращения всех о нем слухов в Сибири, препроводить его при своем отношении, за присмотром благонадежного чиновника, к московскому г. военному генерал-губернатору для возвращения его, Петрова, на место родины. Но дабы не изнурить его пересылкою в теперешнее холодное время, то отправить его по миновании морозов и, когда сие исполнено будет, меня уведомить».

Дело, начатое комиссаром Ляховым, теперь расширяли министр и сам царь: для распространения «нежелательного слуха», кажется, уже нельзя было сделать ничего большего!

Воображение сибиряков было и без того взволновано необычным отъездом и быстрым возвращением старика из столицы. Между тем его снова забирают в Европу, откуда он только что вернулся, — факт в тогдашней Сибири небывалый!.. (Прогон от столицы до Омска, между прочим, составлял 1261 руб. 46 коп. в один конец!)

«Во исполнение высочайшей воли...» — значит, сам царь интересуется бродягой, беспокоится, чтобы его не изнурила холодная дорога.

Даже важные сибирские чиновники были, конечно, озадачены, тем более что верховная власть не считала нужным подробно с ними объясняться.

Высочайшее повеление привело в движение громоздкий механизм сибирского управления. В канцелярии Лавинского приготовили бумагу на имя московского генерал-губернатора князя Голицына (причем целые абзацы из министерского предписания эхом повторены в новых документах: так, к фамилии Петрова теперь уже приклеился стойкий эпитет «склонный к рассказам»). Затем Лавинский призвал пристава городской полиции Миллера, велел дать ему прогонных денег на три лошади от Иркутска до Москвы, и Миллер отправился в Красноярск. 7 апреля, посадив Афанасия Петрова в свою тройку, он понесся в Москву, а Лавинский почтительно доложил об исполнении в Санкт-Петербург.

Дорога продолжалась 27 дней; 3 мая Миллер сдал «склонного к рассказам» мужичка, а князь Голицын выдал в том расписку, которая и была доставлена в Иркутск еще через месяц и четыре дня. Казалось бы, дело исчерпано. Но 20 октября 1823 года из Петербурга вдруг запросили: почему не доложено об отправке Петрова в Москву? Лавинский отвечал новому министру внутренних дел князю Лопухину, что бродяга Петров давно отправлен и что о том давно доложено.

И еще полтора года спустя в Иркутск явилась важная и секретная бумага по этому делу:

«Милостивый государь мой Александр Степанович!

Красноярский мещанин Иван Васильев Старцов и прежде делал и ныне продолжает писать нелепые доносы. Посему его величество повелеть соизволил, дабы Ваше превосходительство обратили на него, Старцова, строгий присмотр, чтобы он не мог более как бумаг писать, так и разглашений делать, нелепостями наполненных.

Сообщая Вам, милостивый государь мой, сию Высочайшую волю для надлежащего исполнения, имею честь быть с совершенным почтением Вашего превосходительства покорным слугой граф Аракчеев.

В селе Грузине, 24 июня 1825 года».

Ниже приписка рукой самого графа (видно, сделанная, когда письмо подносили на подпись): «Нужное в собственные руки».

Из петербургских материалов видно, что второе обращение Старцова «с означенным доносом» было адресовано уже не Александру I, а великому князю Константину Павловичу; очевидно, упрямый красноярский мещанин, разочаровавшись в старшем сыне Павла I, стремился обратить внимание на судьбу «императора» Афанасия Петровича, апеллируя ко второму сыну Павла Петровича[259] (вспомним: к «Косте, а не к Саше»).

Тотчас же как «нужное» письмо попало «в собственные руки», из Иркутска в Красноярск понесся приказ, где, разумеется, воспроизводилось аракчеевское «чтобы он не мог более как бумаг писать, так и разглашений делать». Отныне Старцову вообще запрещалось отправлять какие бы то ни было письма без разрешения губернатора, если же не перестанет, «будет непременно наказан».

Быстро сочинен и ответ Аракчееву, полученный в селе Грузине к началу октября 1825 года. Через несколько недель не стало Александра I, закончилась карьера «губернаторов мучителя», а Лавинский уж начал готовиться к приему в Сибири «людей 14 декабря», которые впоследствии услышат и запишут таинственную историю Афанасия Петровича.

О чем писал второй раз красноярский мещанин — неизвестно; наверное, все о том же?