Один лектор читал лекции о мотивах еврейской литературы, другой, бывший политзаключенный — о тюрьме и ее обитателях. Работали курсы еврейского языка и истории. Кроме всего прочего регулярно проводились концерты-митинги — мероприятия, где музыка как бы дополнялась политикой, партийные собрания и праздники, съезды и вечера.
Смыслов для памяти записал в блокнот названия еврейских партий и организаций в городе: «Бунд», «Цеирей Цион», «Поалей Цион», «Объединенная еврейская социалистическая рабочая партия». Помимо них организаторами культурных мероприятий выступали: общество «Тарбут», «Еврейский рабочий клуб имени Бронислава Гроссера», «Общество посвящения евреев», сокращенно — «ОПЕ», «клуб имени Переца» и «Вологодская сионистская организация».
«Однако, — подумал Смыслов, — откуда их столько в Вологде? Наверное, тоже бежали от войны с Западных губерний».
Евреи — народ чрезвычайной активности. Поэтому их много среди революционеров. Они живут так, как будто завтра наступит последний день, и радуются каждому гешефту, любой встрече с собратьями по вере, ибо видят в ней возможность продолжения еврейского рода. Они очень сплоченный народ и благодаря этому качеству вкупе с природным умом и предприимчивостью в случае конфронтации с властью представляли опасность для любого государства, где они проживали. В старой Европе это хорошо понимали и всегда старались изолировать евреев от политики. Исключение составляла лишь Великобритания, англичане считали себя умнее и конкуренции с евреями на почве близости к власти не замечали.
На весну 1918 года пришелся пик еврейской активности в Вологде.
Никогда больше на протяжении всего XX века представителям национальных меньшинств в городе так вольготно не жилось.
Несмотря на обилие объявлений в газетах, касающихся инородцев, Смыслов понимал, что количество этих людей в городе ничтожно мало против основной массы русского населения. Но это население было политически пассивно. Тихая тыловая Вологда, стоявшая на болотах, гасила любую политическую активность. Неспроста сюда до революции ссылали для исправления разного рода бунтарей и смутьянов.
От русского народа зависело главное: будет поддержано выступление против большевиков или нет. Это была еще одна цель командировки Смыслова, и пока что, гуляя по городу, он никаких признаком кипения народных масс не увидел.
В книжном магазине Иван Петрович купил открытку с видом Народного дома, погоревшего в Первую русскую революцию 1905–1906 годов. Теперь ее продавали как достопримечательность.
— В Вологде завсегда тихо, — поделился с подпоручиком продавец в писчебумажном магазине, — окромя этого погрома ничего не бывало, и тот, если честно, произошел случайно, не по что было питейные заведения в базарный день закрывать, вот люди и сорвали злобу.
— А как вы думаете, новой властью сейчас довольны? — напрямую спросил Смылов продавца.
— Да кто ж его знает, — пожал тот плечами, — у нас народ таков, пока гром не грянет — правду не узнаешь. Каждый за себя стоит и своей думкой богатеет.
— Спасибо, — Смыслов купил вышедшую перед войной книгу знаменитого историка архитектуры Георгия Лукомского о Вологде и довольный отправился в гостиницу.
Тем же вечером в ресторане он наконец-то увидел Чаплина.
Кавторанг сидел в зале и с интересом разглядывал публику. Подпоручик подсел к столу:
— Могу ли я Вам составить компанию?
— А сколько под килем? — спросил Чаплин.
— Семь футов, — не задумываясь ответил Смыслов.
Это был пароль, что все благополучно. Глава подпольной организации, куда входил Смыслов, доктор Ковалевский еще до отъезда предупреждал его, что в Вологде за ним может следить ЧК.
Никакой слежки подпоручик ни разу не заметил, чуть позже он узнал, что ЧК в городе в мае 1918 года еще не было.
— Ну что, господин подпоручик, освоились в Вологде?
— В общих чертах, город мне не чужой, хотя кое-что за последние лет пять поменялось.
— Разумеется, — Чаплин выглядел очень серьезно, — Доложите обстановку.
— Многого сказать не могу, город тихий, спокойный, активность проявляют только инородческие диаспоры.
— Ну, этим мы рты закроем быстро, если что. Рабочие большевиков поддерживают?
— Скорее нет, недавно они перекрыли пути и не хотели пропустить состав с хлебом в Германию. Большевикам пришлось применить силу.
— Молодцы какие! — повеселел Чаплин, — значит, по существу опереться большевикам в городе не на кого.
— Совершенно верно. Здесь сейчас свобода мнений, выходят в свет разные издания, даже кадетская газета.
— Вы порадовали меня, подпоручик. Кстати, вам привет от капитана Кроми.
— Я польщен, — ответил Смыслов, — думал, что он меня уже подзабыл.
— Зря, такие офицеры, как Френсис Кроми — гордость флота его величества короля Георга Пятого, и они ничего не забывают и всегда с благодарностью говорят о людях чести.
Смыслову стало не по себе. Ведь он поначалу во всех своих бедах по части личной жизни винил именно Кроми. Но для таких людей, как он, долг и служба превыше личного.