Секретная должность агента Рейли

Допрос продолжался без малого три часа. Сотрудник ГубЧК занес в протокол показания доктора Горталова и попросил его расписаться.

— Я могу идти? — спросил Сергей Федорович.

— Зачем же, мы доставим Вас до больницы на автомобиле, как взяли, у Советской власти к Вам больше вопросов пока нет.

Когда Горталова отпустили, чекист вызвал оперативного сотрудника:

— Нашли Варакина?

— Никак нет, дом обыскали, у знакомых проверяли. Выяснили, что его видели в городе в середине прошлого месяца, одет был по-походному, отрастил бородку, сразу видно, что скрывается.

— Подготовьте ордер на арест. Как объявится, немедленно задержать! Варакин, может, и такой, каким его видел доктор, а может и нет. Конспирация! Не исключено, что в миссиях его подвергли вербовке и используют в качестве агента по сбору информации.

В течение осени 1918 года вологодская ЧК искала Петра Варакина, но безуспешно. Он спокойно проживал на заброшенном кирпичном заводе своего отца, ловил рыбу на Сухоне, заготавливал на реке бревна, ходил за ягодами. Поздней осенью, когда расследование посольской деятельности в Вологде потеряло свою остроту, он переехал к знакомым, от них перебрался в Москву, оттуда в Воронеж, где восстановился в числе студентов университета. Впереди у него была служба в Белой и Красной армии, работа в органах Советской власти.

Судьба была благосклонна к Петру Ивановичу. Спустя годы он, как ни в чем не бывало, вернулся в Вологду, устроился на работу в одну из советских организаций и даже хотел жениться. Неожиданно глаза одной знакомой гимназистки напомнили ему о прошлом. События лета 1918 года, о которых Варакин давно забыл, вдруг изменили его жизнь до неузнаваемости, став поводом для уголовного разбирательства. В архиве спецслужбы до сих пор хранится «Дело Варакина», грустная история о любви и предательстве, прекрасный материал для исторического романа.

В начале августа 1918 года обитатели дома Дружининых покинули город. Секретарь вице-консульства Гиллеспи исчез еще в конце июля. Сам консул Генри Бо какое-то время еще находился в Вологде, но после захвата белыми власти в Архангельске, все иностранцы, оставшиеся в дипломатических особняках были увезены представителями Кедрова в неизвестном для вологжан направлении. Больше о них ничто не слышал.

Бывший предводитель уездного дворянства Дружинин поспешил укрыться в родовом поместье в Кадниковском уезде и сидел там тише воды. Когда в дом с обыском нагрянули сотрудники Губчека, на месте оказалась только прислуга. Её и забрали.

— Как зовут, — строго спросил девушку следователь.

— Калиса, Калисфена Дмитриевна.

— Год рождения?

— 1898.

— Социальное положение?

— Горничная я у господ, домработница, если по-новому.

— Что можете рассказать о квартировавших в доме Дружинина англичанах?

— Вежливые были, конфектами меня угощали.

— Кто к ним приходил?

— Люди.

— Ясно, что не звери. Какие люди, откуда? Были ли среди них офицеры?

— Я не знаю, я в господских не разбираюсь, молодые были и пожилые, всякие.

— О чем говорили?

— Так я ж по-англицки не понимаю!

— А по-русски не говорили? Смотри не ври, прислугу не замечают, говорят при ней всё, как есть!

— Очень даже замечают, сразу замолкают или по-своему балакают, мне даже обидно, как будто я пойду болтать.

— Знаешь ли человека по фамилии Чаплин?

— Не слышала.

— А Томсон?

— Нет, и этого не знаю, знаю только молодого господина Бо, Генри Чарльзовича, нравился он мне, застенчивый такой, скажет что-нибудь и покраснеет.

— А что он тебе говорил?

— Принеси, говорил, Калиса, мне кофе да завари без пенки. А второй, чернявый, в годах уже, фамилию не упомню, а мне, говорит, с пенкой завари, и сами смеются.

Я на кухню пошла, расстроилась, думала, издеваются господа, в напередник уткнулась и как зареву, повар меня пожалел и говорит: «Ты Калиса, это, плюнь им туда в чашку и будет пенка»!

Следователь захохотал:

— И что, плюнула буржуям?

— Что Вы, как можно? Они же мне ничего плохого не сделали. Но когда мне повар это говорил, я думаю, что чернявый господин это слышал, потому что, когда я шла с подносом, он курил во дворе рядом с кухней, а окно было открыто. Мне потом было страшно неудобно, потому что он отказался от кофе и попросил принести холодной воды.

— Они враги Советской власти, Калисфена, твоей власти. Власти таких вот угнетенных буржуями девушек-служанок. Они издевались над тобой, над твоим бесправием.

— Между прочим, меня даже никогда не ругали.

— Ты для них не человек, прислуга, понимаешь?

— Вам виднее.

— Такие, как ты, Калиса, скоро будут жить по-господски и управлять Советским государством, а господа твои будут у тебя в услужении прозябать.

— Так зачем это? Мне без надобности, хозяйка ко мне добра была, платья свои дарила, хозяин рублем баловал, не по-людски с ними так поступать!

— Темная ты, Калисфена, но для таких, как ты, мы и сделали нашу революцию! — с пафосом сказал следователь, — Иди, если что вспомнишь, придешь и расскажешь.

Горничная поспешно ушла.

— Своя девчонка, в доску, пролетарская, угнетенное сословие, — сказал следователь начальнику отдела.

— Она тебе рассказала хоть что-то?