Секретная команда. Воспоминания руководителя спецподразделения немецкой разведки. 1939—1945

Однако моим надеждам на перевод в «свободный лагерь» сбыться было не суждено. Тюрьма и камера номер 10 вновь встретили меня как старого знакомого, распахнув свои объятия. Тут пришла весточка о моем прежнем начальнике штаба Карле Радле. Его также перевели сначала в Висбаден, а затем в Дахау, где поручили заниматься интересным делом. Совместно с некоторыми другими моими людьми, которых американское начальство называло не иначе как «парнями Скорцени», он организовал в лагере производство по выращиванию овощей. Поэтому иногда одному только ему известными тайными путями Радл стал передавать мне немного «зеленки». Так мы называли все, что было связано с овощами.

Настроение у более трехсот арестантов, сидевших в тюрьме Дахау, зачастую было просто отвратительным. Многих в течение нескольких месяцев не вызывали на допрос, и они не знали о своей дальнейшей участи. А вот у девушек из числа заключенных, как ни странно, настрой, наоборот, был хорошим, и для многих мужчин они являлись примером. Среди них насчитывалось много бывших секретарш и хозяйственных работниц, которые на самом деле не понимали, за что их подвергли длительному тюремному заключению.

Глава 26

Обвинение, — Неизвестные сообщники, — Немецкие и американские защитники, — «Подвешивающий Г.», — Спор о моей голове, — Неожиданные свидетели обвинения, — Показания британского офицера, — На стуле свидетеля, — Заключительные речи, — Оправдательный приговор. — Снова среди боевых друзей. — Исторический отдел. — Скорцени, он же Абель. — Осевая Салли. — Отпуск под честное слово. — Слухи о Гитлере. — Добровольно перед комиссией по денацификации. — Отложено семь раз. — С меня достаточно! — Выход на свободу

Наступил уже месяц март, когда в сопровождении упоминавшегося ранее мистера Гарри Т. в мою камеру вошел долгожданный подполковник. На мой вопрос, обращенный к мистеру Гарри Т., работает ли он на стороне обвинения или защиты, тот ответил, что трудится уже в следственной комиссии. Три долгих допроса, касавшиеся моей акции во время наступления под Арденнами, этот подполковник провел весьма дотошно, и у меня возникло ощущение, что столь подробное рассмотрение операции «Гриф» происходит в последний раз. Но меня это совсем не беспокоило, так как я знал, что не совершил ничего противоправного.

Подписав последний протокол, я попросил подполковника быть со мной откровенным и честно сказать, было ли допущено 150-й танковой бригадой нарушение законов военного времени или нет. На это бывалый фронтовик, каким оказался данный офицер, ответил, что, на его взгляд, никаких противоправных действий мы не совершили, но окончательное решение по данному вопросу вынесет вышестоящая инстанция и его следует ожидать примерно через четыре недели.

В камере я нанес на своем «настенном календаре» названный им срок, но проходили неделя за неделей, а вестей никаких не поступало.

Мне было известно, что часть военнослужащих из состава 150-й танковой бригады содержится в Дахау, однако я не предполагал, что это может быть связано с готовящимся процессом надо мной и моими офицерами.

Где-то в середине июля 1947 года меня привели к коменданту тюрьмы, и я увидел большое число незнакомых мне людей. Исключение составляли только полковник Р., который в свое время со мной фотографировался, и мистер Гарри Т. Корреспонденты держали свои фотоаппараты наготове, и, судя по всему, здесь готовилось какое-то очень важное действо. Когда же в помещение, как было объявлено, ввели еще восемь арестованных из числа немецких солдат 150-й танковой бригады (еще один был тяжело болен, лежал в госпитале, и мы его до конца процесса так и не увидели), стало ясно — нам собираются предъявить обвинение.

Я внимательно вгляделся в лица своих сообвиняемых и убедился в том, что шестерых из них вижу первый раз в жизни. Между тем полковник Р. начал зачитывать обвинительное заключение, а мистер Гарри Т., который, видимо, вновь начал работать на стороне обвинения, — переводить текст на немецкий. Второй пункт обвинения в моей голове вообще никак не укладывался. В нем говорилось о наличии какого-то совместного плана и заговора, а в конце прозвучало: «…жестоко обошлись с американскими военнопленными, которых они пытали и убили. Имена и общее число жертв не установлено. Однако их было не менее ста».