Секретная миссия Рудольфа Гесса. Закулисные игры мировых держав. 1941-1945

В мою пищу, без сомнения, добавляли отраву для сердца, а против болей в животе мне рекомендовали принимать лекарства. Мою сломанную ногу массировали с применением какого-то порошка, и этот же порошок подсыпали в воду для стирки белья – от него кожа сильно высыхала, невыносимо чесалась и покрывалась сыпью. Мне давали вазелин, чтобы я смазывал кожу, но он тоже содержал сердечный яд. В мой ужин добавляли лекарства, от которых я не мог спать. А успокоительные, которые мне давали от бессонницы, содержали тот же самый яд. Мои тюремщики не хотели терять ни единой возможности навредить моему сердцу.

В результате у меня наступило полное истощение сердца, но, очевидно, не это было их конечной целью. И они решили достичь этой цели увеличением моей физической активности, которая еще сильнее истощала сердце.

Мои врачи снова и снова повторяли мне, что они очень сожалеют о том, что мне приходится так сильно страдать. Я привык к активной жизни, и отсутствие серьезной деятельности, неизбежное следствие заточения, привело к тому, что под влиянием самовнушения состояние моего здоровья сильно ухудшилось. Итак, они полагали, что все мои «болячки» возникли на нервной почве. Они заверяли, что сделают все возможное, чтобы помочь мне, и даже к своему брату они не могли бы относиться лучше, чем ко мне. Один из офицеров, живший со мной, говорил, что люди, окружавшие меня, знают, что я нахожусь под защитой короля Англии, и из-за одного этого те вещи, которые рисовало мне мое воображение, совершенно немыслимы. Если бы эти люди и вправду обращались со мной так, как я говорю, их всех нужно бы было расстрелять, с чем я был совершенно согласен. Доктор Филлипс и доктор Джонс дали мне слово чести, что в мою пищу и лекарства не добавляют никаких ядов, и заставили меня подтвердить это в письменном виде.

За время моего заточения я получил не менее дюжины слов чести от разных людей, в том числе и от офицеров королевской гвардии. Король Италии (зная о неизбежной капитуляции) за день до выхода своей страны из войны дал слово чести, что этого никогда не произойдет. Таким образом, это было ложное слово чести. Я догадываюсь, чем объясняется столь странное поведение короля Италии, – его так же ввели в состояние частичного помешательства.

Доктор Джонс уверял меня, что состояние моего сердца объясняется исключительно малоподвижным образом жизни. Он посоветовал мне играть с ним в мяч и заняться физическими упражнениями. Я, впрочем, отказался. Шум, окружавший меня, стал еще сильнее, и мне предложили ездить в деревню. Избавиться от шума в моем доме было нельзя, а в деревне, где царили тишина и покой, я вполне мог заняться необходимыми упражнениями. Во время этих поездок шофер постоянно останавливал машину в таких местах, где мне приходилось подниматься по склону холма. Меня даже возили в горы. Подъемы по склонам гор конечно же, как считали мои враги, были особенно полезны для моего сердца. С огромным трудом мне удалось добиться, чтобы меня возили только по равнинным дорогам. И даже на таких дорогах мне приходилось постоянно останавливаться, чтобы отдышаться, и это при том, что я ходил еле передвигая ноги.

Когда я уже не мог пройти даже самое короткое расстояние без того, чтобы сердце у меня не заколотилось в груди как бешеное или я не ощущал глубочайшей усталости, приехал доктор Скотт, специалист по заболеваниям внутренних органов, имевший чин генерала. Исследовав мое сердце, он заявил, что оно находится в прекрасном состоянии. И он порекомендовал мне заниматься физическими упражнениями, почаще взбираться на гору и тому подобное. У него тоже был привычный для меня стеклянный взгляд. Очевидно, даже врачи удивлялись, что мое сердце все еще бьется, несмотря на то что его несколько лет травили ядом. Доктор Джонс дважды спрашивал меня, не изучал ли я систему врачевания Апофи, с помощью которой организм становится нечувствительным к ядам и травмам. Я всегда искренне отвечал «нет». Это пример того, как они пытались организовать все таким образом, чтобы иметь на все случаи правдоподобное объяснение.

4 февраля 1942 года санитар, сержант Эверетт, принес мне десерт. К сожалению, у стеклянного блюда был отбит кусок, а другого блюда для десерта они не нашли. Я спросил, не могли ли кусочки стекла попасть в десерт. Эверетт ответил, что никак не могли, поскольку кусок стекла был отбит еще до того, как туда положили угощение. Мой опыт, однако, подсказывал мне, что этому верить нельзя, и я стал тщательно изучать содержимое тарелки. Эверетт страшно разнервничался и попытался помешать мне. Я был прав, в десерте были кусочки стекла. Позже повар извинился передо мной и добавил, что мне еще раньше показывали трещину в блюде. Ошибка произошла из-за того, что десерт на него положили уже после того, как от него откололся кусок. На этой стеклянной тарелке, как и на всех тарелках, на которых мне подавали отравленную пищу, стояла монограмма короля Англии[14].