Секретная миссия Рудольфа Гесса. Закулисные игры мировых держав. 1941-1945

Таким образом, мне хотели показать, что я являюсь гостем короля. Чем хуже становилось мое положение, тем чаще люди, окружавшие меня, старались напоминать мне о доме. Они снова и снова спрашивали меня, как дела у моей жены и сына, хотя прекрасно знали, что я вот уже много месяцев не получал от них никаких вестей. Доктор Джонс принес мне фотографии своего пасынка, сделанные в ту пору, когда ему было столько же лет, сколько и моему сыну. Они играли мелодии моей родины в таком месте, откуда я мог их услышать. Среди охранников был человек, который научился где-то петь в манере йодль, и это должно было напоминать мне о моих родных горах. В середине августа 1943 года мне сообщили, что ожидается приезд швейцарского посланника. Одновременно с этим у меня начались жесточайшие головные боли, которые отдавали в правое глазное яблоко. Я потерял чувство времени. События, произошедшие несколько дней назад, казались мне случившимися за много недель до этого. Моя память временно ухудшилась. Я снова обманул их, притворившись, что полностью лишился памяти. Я делал вид, что ничего не помню, даже в присутствии посланника, но это не произвело на него никакого впечатления. Он сам в это время страдал от провалов в памяти. Со времени его последнего посещения я потерял около восемнадцати килограммов веса и перед самым его приездом страдал от особенно сильных болей в животе. Я был похож на ходячий скелет, но посланник заявил, что я никогда еще не выглядел так хорошо. Я попросил его выяснить, не могут ли власти отправить меня в обычный лагерь для военнопленных, поскольку доктор Джонс заявил, что я потерял память из-за того, что живу в одиночестве. Он несколько раз ответил в удивительно резкой манере, что сделает все, чтобы облегчить мою участь, из чего я сделал вывод, что он палец о палец не ударит, чтобы меня перевели в лагерь. Я попросил его привезти мне книги, которых, как мне говорили, достать в Англии невозможно, – Шопенгауэра, Шиллера и Готфрида Келлера. Я снова напомнил ему о «Всемирной истории», которую просил привезти еще полтора года назад. Позже он дал мне посмотреть альбом одного немецкого юмориста. Но я так и не дождался запрошенных книг, хотя посланник возвращался в Швейцарию, где обещал достать их для меня.

Я ни капельки не сомневаюсь, что тогдашний швейцарский посланник в Лондоне находился под воздействием гипноза. Но ему внушили не убивать меня, а не выполнять мои просьбы о присылке книг, о переводе в лагерь военнопленных, а также отнести образцы лекарств, которые я ему дал, не в швейцарскую лабораторию, а в лондонскую. Поскольку его хозяева были уверены, что люди никогда никому не расскажут об этих преступлениях, они решились даже на такую глупость, как наведение на посланника паралича с целью отложить его приезд ко мне. Новый посланник сообщил мне, что у его предшественника неожиданно обнаружились сильные провалы в памяти. И его по состоянию здоровья вынуждены были отправить домой, в Швейцарию.

Я подозреваю, что преступления против посланника совершались членами Лондонского клуба, которых самих превратили в полупомешанных. У меня возникла такая мысль после того, как посол сообщил мне, что старый конюший короля, являвшийся членом этого клуба, неожиданно лишился памяти и вскоре после этого был найден мертвым на рельсах. Он попал под поезд, так и не восстановив свою память. Уж не знаю, какие тайны он знал, что его заставили сначала лишиться памяти, а затем и замолчать навсегда. Я узнал об этом перед вторым приездом посланника из газетной статьи, опубликованной в «Санди тайме» от 22 марта 1942 года под заголовком «Тайна смерти конюшего».

На мою просьбу перевести меня в лагерь, которую я передал британскому правительству через швейцарского посланника, я получил отказ. Правительство сообщало, что только оно может решать, где и в каких условиях я должен содержаться. Я не ожидал ничего другого и обратился с просьбой, желая провести эксперимент. Мне снова было сделано предложение, которое я получал уже несколько раз, принять к себе какого-нибудь немецкого военнопленного в качестве компаньона, но я отказался. Я не мог позволить, чтоб еще один немец подвергся такому бесчеловечному обращению.

Головные боли у меня не прекращались. Я снова стал делать вид, что лишился памяти. На этот раз я учел все свои прошлые ошибки. Я не стал узнавать людей, которых не видел больше двух недель, даже если это был кто-нибудь из врачей, находившийся при мне годами. Из этого можно понять, какие ужасные яды мне давали, яды, для которых не существовало противоядий, в отличие от тех, что я получал в Митчетте.