Секретная политика Сталина. Исповедь резидента

Я сел в одно из кресел и смотрел на своего шефа. Вот этот маленький, тщедушный человек облечен властью председателя ОГПУ. Он может приказать арестовать и расстрелять любого из нас, сотрудников. Он организовал разведку большевиков во всем мире и крепко держит в руках все нити этой организации. Вот он подписал сейчас какую-то телеграмму. Может быть, это приказ какому-нибудь из резидентов «ликвидировать» кого-нибудь или это распоряжение раскинуть сеть шпионажа в новой стране. По его телеграмме где-то далеко за границей резидент ГПУ начинает бегать, подкупать людей, красть документы… Да я же сам по одному его приказу изъездил весь Афганистан верхом, вдоль и поперек; рискуя головой, пробирался к басмачам, к полудиким племенам. А вот сейчас! Кто знает, зачем он меня вызвал сейчас? «Да, велика власть и вместе с тем ответственность этого человека», – думал я, разглядывая его. Но видя, как он медленно, спокойно просматривал бумаги, я также проникался спокойствием. По его манере аккуратно перелистывать бумаги или осторожно доносить пепел папиросы до пепельницы, было видно, что Трилиссер по натуре очень осторожен и не сделает ни одного необдуманного шага. И невольно я проникался уважением и даже любовью к этому человеку, имевшему власть над сотнями, тысячами жизней и обращавшемуся нежно с данной ему властью и жизнями. Трилиссер был редкий тип среди вождей ГПУ, состоящих в большинстве из садистов, пьяниц и прожженных авантюристов и убийц, как Ягода[78], Дерибас[79], Артузов[80] и многие другие. Вот почему весь иностранный отдел любил его и называл «Стариком» и «Батькой».

Закончив просмотр бумаг, Трилиссер нажал кнопку звонка и передал их вошедшему секретарю.

– Вот что я хотел у вас спросить, – начал Трилиссер, после того как дверь за секретарем закрылась, – могли бы мы с помощью имеющихся у нас связей в Афганистане перебросить нелегально через эту страну в Индию одного или двух людей?

– При помощи нашей агентуры, я думаю, это задача не трудная, – ответил я, немного подумав.

– Да, но смогли бы мы гарантировать доставку этих людей без каких-либо осложнений? – переспросил Трилиссер.

– Абсолютной гарантии, конечно, дать нельзя. Возможны непредвиденные случайности. Успех дела главным образом, будет зависеть от того, насколько эти лица по своей наружности и знанию языка подходят к обстановке Востока. А чтобы было как можно меньше случайностей, я согласен, если дело потребует, сопровождать этих лиц лично, – ответил я.

– В отношении наружности и языка беспокоиться не придется. С этой стороны все благополучно. Так вот, вы лучше детально обдумайте эту задачу, наметьте подробный маршрут и прочее. Завтра будьте с утра в отделе, и я вас вызову. Только наш разговор должен остаться в секрете. Даже аппарат наш ничего не должен знать, – добавил Трилиссер, прощаясь со мной.

Когда я вернулся в комнату 161, то все сотрудники впились в меня взглядами, горя желанием узнать о теме беседы с Трилиссером. Я с беззаботным видом опять сел на подоконник и, как ни в чем не бывало, продолжал болтать о пустяках, тщательно следя за собой, чтобы ничем не выдать темы моего разговора с Трилиссером. Я отлично помню, как однажды я, получив секретное задание от Трилиссера поехать в Персию и во что бы то ни стало привезти убежавшего из СССР лидера рабочей оппозиции Мясникова[81], войдя в комнату, невольно посмотрел на висевшую на стене карту Персии. Этого взгляда было достаточно, чтобы мои товарищи догадались, что Триллиссер говорил со мной о Персии, и, зная, что туда недавно бежал Мясников, им нетрудно было сделать правильный вывод. Поэтому я и был так осторожен и болтал о пустяках.

– Что ты нам голову морочишь. Ты лучше расскажи, зачем тебя вызвал «Старик», – прервал меня референт по Турции Кеворкян, с болезненным желтым лицом, армянин.

– Брось к нему приставать. Видишь, он конспирируется от нас, – сходно сказал референт по арабским странам Эйнгорн, недавно перешедший из Коминтерна на работу в ГПУ и носивший кличку «Тарас».

– Ты прав, Тарас, давайте не будем говорить на эту тему, – предложил я и подсел к заведующему восточным сектором Триандафилову, моему старому товарищу по работе, который слушал нас, слегка улыбаясь своими умными карими глазами.

На следующее утро, когда я вновь по вызову спустился вниз, я застал Трилиссера в его приемной комнате одевающимся.

– Вы пойдете сейчас вместе со мной, – приказал Трилиссер.

Я шел по коридору за этим маленьким человеком, едва доходившим мне до плеча. Стоявшие на лестницах дежурные коменданты здоровались с ним и, вопреки обычаю ГПУ, пропускали, не требуя предъявления пропуска. Мы вышли на Лубянскую площадь и уселись в ожидавшую машину. Рядом с шофером сидел сотрудник оперативного отдела, несший охрану Трилиссера. Машина плавно тронулась и, спустившись по Софийке, свернула к Театральной площади, где на минуту задержалась вследствие движения на площади. Впереди нас стояло несколько машин, тоже ожидавших проезда. В одной из них сидел полный мужчина с монгольским лицом. Рука обнимала сидевшую рядом пышную блондинку.