Секретная предыстория 1937 года. Сталин против красных олигархов

Смысл сталинского демарша состоял в том, чтобы дистанцироваться от бухаринской внутренней и внешней политики, которая приближалась к своему краху. Серый дом Коминтерна оставался эпицентром подготовки Мировой революции. Бухарин, закусив удила, пошел ва-банк, бросая остатки таявших на глазах валютных резервов страны в топку Мировой революции. Его единственный расчет был на то, что революция в Европе и Азии все спишет. И Сталин со своей стороны делал все, что мог, чтобы подогревать эти настроения и всячески поддерживать Бухарина в его движении к пропасти. Любая внешняя авантюра Бухарина и возглавляемого им Коминтерна находила активную поддержку со стороны Сталина. Примером тому служит деятельность Михаила Грузенберга-Бородина, в прошлом биржевого спекулянта и авантюриста, создавшего в свое время в Мексике вместе с упоминавшимся индусом Роем Латиноамериканское бюро Коминтерна, целью которого являлась подготовка коммунистической революции в латиноамериканских странах. Будучи эмиссаром Коминтерна в Китае, Бородин однажды затребовал от Политбюро для нужд китайской революции 50 миллионов долларов, 50 тысяч винтовок, 500 пулеметов и 75 орудий. Дебаты в Политбюро продолжались два дня, «Наркомфин пришел в ужас: через пару лет мы останемся без всяких валютных резервов». Однако в результате двухдневных дебатов в Политбюро Сталин и Молотов обеспечили Бухарину большинство по этому вопросу, причем именно Сталин, несмотря на единодушное сопротивление двух наркоматов — Наркомфина и НКИДа, настоял на выделении валюты в Китай. Пройдут годы, и Бородин умрет в Лефортовской тюрьме; но в тот момент он мог требовать оружие, валюту, все, что угодно: щедр и заботлив был товарищ Сталин.

В своем кругу Сталин с глубоким презрением отзывался об обитателях Серого дома: «Кто они, эти люди из Коминтерна? Ничего больше, как наймиты, живущие за наш счет. И через 90 лет они не смогут сделать нигде ни одной революции».[297] Иностранные революционеры все больше предпочитали нескучно проводить время в СССР. Видный немецкий коммунист Макс Гельц, по прибытии в Советский Союз получивший орден Красного Знамени и звание Почетного чекиста, разъезжал по стране в подаренном ему салон-вагоне, превратив гостиничные номера, где он останавливался, в подобие гаремов. Счета из ресторанов и первоклассных гостиниц Гельц и ему подобные равнодушно пересылали в Коминтерн. Борцы за свободу пролетариата устраивали драки и скандалы, жили на широкую ногу, и не думая об участии в революционных боях у себя на родине.[298]

И чем меньше Сталин верил в успех Коминтерна, тем активнее подталкивал на этот гибельный путь Бухарина, чтобы тот поскорее свернул себе шею. Как Ленин в свое время мечтал о поражении царской России в мировой войне, так и Сталин делал все, чтобы поставить бухаринский СССР на грань нового Брестского мира. Напутствуя вновь назначенного полпреда (посла) СССР в Японии, он говорил ему: «Если в Пекине будет советское правительство, то, для его спасения от интервенции, мы можем отдать японцам не только Владивосток, но и Иркутск. Все зависит от соотношения сил в каждый отдельный момент революции. Брест-Литовск будет еще повторяться в разных комбинациях. В китайской революции он может также понадобиться, как и в российской».[299] Сталин пытался и с Румынией вести секретные переговоры о признании советской стороною присоединения к Румынии Бессарабии (Молдавии), о чем стало известно службе Трилиссера. Сталину пришлось долго оправдываться, чтобы погасить разгоревшийся по этому поводу в Политбюро скандал.[300]

Заткнув рот левой оппозиции, которая предупреждала о гибельности бухаринской политики, Сталин делал все, что мог, для того чтобы раскачать «тележку» как можно больше, действуя по принципу «чем хуже, тем лучше»: только так он мог, не имея собственного большинства в ЦК, поколебать позиции Бухарина. Взвинчивая цены на потребительские промышленные товары, Бухарин, Рыков и Сталин уже изрядно подогрели обстановку. К концу 1927 г. к этому добавился дефицит зерна в сто миллионов пудов. И в решающий момент Сталин соскакивает с разогнавшегося советского бронепоезда, сделав заявление об отставке. Момент был выбран идеально: с одной стороны, Бухарин еще не отошел от эйфории по случаю окончательного разгрома левой оппозиции. С другой стороны, имея на своей стороне большинство делегатов съезда, он все же просто не успел бы обработать их перед голосованием по неожиданному для всех вопросу о сталинской отставке.