Секретная предыстория 1937 года. Сталин против красных олигархов

1 января 1928 г. произошел инцидент на советско-персидской границе, которую пересек бывший секретарь Политбюро Борис Бажанов. То был явный промах Ягоды: вместе с Бажановым сбежал за границу приставленный к нему агент Секретного отдела ОГПУ Максимов, который должен был сообщать о каждом шаге Бажанова, известного своей личной враждою с Ягодой, безуспешно пытавшимся обвинить Бажанова в шпионаже; Максимов некогда был уволен из Красной Армии за растрату и вернулся в ОГПУ по протекции своего родственника, известного авантюриста Якова Блюмкина, который в начале 20-х годов находился в розыске, но затем амнистирован и взят на службу в центральный аппарат ОГПУ. Ягода по случаю бегства Бажанова и Максимова, похоже, впал в ярость. В Среднюю Азию полетели приказы схватить их за границей и убить. Ягода велел начальнику ГПУ Туркменистана В. Каруцкому выслать через границу отряд переодетых туркменами красноармейцев для перехвата Максимова и Бажанова, как это обычно делали с другими перебежчиками. Однако здесь сыграло роль противостояние с Трилиссером, не терпевшим вмешательства в свои дела. Трилиссер добился отмены решения Ягоды с тем, чтобы потребовать выдачи Бажанова и Максимова по дипломатическим каналам, и направил резиденту в Мешеде Лагорскому шифротелеграмму следующего содержания: «Во изменение нашего номера… никаких активных мер против Бажанова и Максимова не принимать. Нарушение приказа подлежите революционному суду. Трилиссер». Вероятно, такой случай был не единичен, поскольку Лагорский с возмущением говорил своему шефу, резиденту ОГПУ в Персии Агабекову: «Наши чиновники из ОГПУ всегда так делают. Пошлют на смерть человека, а потом окажется, что этого вовсе не нужно было; что они, шутят, что ли, с организацией убийства за границей? Не могли подумать прежде, чем приказывать? Хорошо еще, что телеграмма пришла сегодня, а то у них привычка отменить приказ, когда он уже выполнен».[323] Бегство Бажанова произвело настолько гнетущее впечатление на членов Политбюро, что они вскоре приняли весьма многословное закрытое постановление «О пользовании секретными материалами», местами хранящее следы какого-то параноидального страха перед оглашением их решений. К примеру, п. 11 раздела «В» гласил: «Предложить всем учреждениям, равно и комиссиям обсуждать наиболее секретные вопросы в закрытых заседаниях без секретарей и докладчиков, с ведением протокола самим председательствующим».[324]

Чуть позже, в ноябре того же года через закавказскую границу сбежал, вплавь перебравшись через пограничную реку, бывший партийный оппозиционер Г. Мясников. Для организации его поимки или убийства за рубежом Трилиссер направил в Закавказье того же Агабекова, на тот момент уже шефа восточного сектора ИНО ОГПУ. Однако на сей раз, похоже, наоборот, Ягода настоял на отмене этого приказа, остановив операцию.[325] До Максимова и Мясникова руки дошли чуть позже: один при невыясненных обстоятельствах упал с Эйфелевой башни в Париже, второму впоследствии разрешили вернуться в СССР, а по прибытии арестовали и расстреляли. А тем временем Трилиссер добился, чтобы для укрепления пограничных рубежей руководство ГУПО (Главным управлением погранохраны) и войсками ОГПУ передали его выдвиженцу и многолетнему помощнику С. Г. Вележеву. С каждым новым успехом Трилиссера падали акции Ягоды. Последнему надо было что-то срочно предпринимать, чтобы вернуть себе прежние позиции.

Враг номер 1

А Сталин уже кое-что предпринял. В январе 1928 г., в те дни, когда в Москве разыгрывалась истерика с побегом Бажанова, Сталин инициативно, взамен приболевшего Орджоникидзе, выехал на Алтай, а оттуда в Омск. Здесь он впервые за много лет и в последний раз в своей жизни встретился лицом к лицу с трудящимися, как презрительно называли в Кремле рабочих и крестьян. Он выступил перед ними с грубой речью, наполненной угрозами и требованиями за бесценок сдавать хлеб. Один из крестьян ответил: «А ты, кацо, спляши нам лезгинку — может, мы тебе хлебца-то и дадим».

Сталин добился нужного эффекта: по деревням пошли разговоры, что скоро все будут отнимать с помощью штыка и нагана, как при продразверстке. Из Омска он направился в Новосибирск, где, выступая перед Сибирским крайкомом ВКП (б), заявил: «Вам должно быть известно, что в хлебном балансе нашей страны мы имеем в этом году нехватку, дефицит, более чем в 100 миллионов пудов зерна… Вы, конечно, знаете, к чему может привести дефицит, если он не будет ликвидирован. Он приведет к тому, что наши города и промышленные центры, а также наша Красная Армия будут поставлены в тяжелое положение, они будут плохо снабжаться, им будет угрожать голод. Понятно, что мы не можем допустить этого… нужно покрыть все районы нашей страны, без исключения, колхозами (и совхозами), способными заменить как сдатчика хлеба государству не только кулаков, но и индивидуальных крестьян».[326]