Секретная служба Великобритании. Из истории тайной войны

Отлично понимая, какие мысли должна вызывать и поныне у читателя книга ученого последователя Лойолы о «пороховом заговоре», Эдвардс, подобно своим коллегам, жалуется на господствовавшее прежде в Англии недоброжелательство к ордену иезуитов. К тому же официальная история «порохового заговора» давно стала частью «национальной мифологии». Эдвардс доказывает, что, по крайней мере, для него самого написанная им книга не имеет «апологетического значения» и что наступили просвещенные времена, когда могут предоставить слово даже иезуиту. Он добавляет, что при неполноте имеющихся документальных свидетельств он не считает свою точку зрения доказанной, хотя уверен, что она представляет одно из разумных истолкований, освобожденное, по крайней мере, от части абсурдных положений, которые содержатся в официальной версии, и не вносит от себя «никаких новых нелепостей». Эти слова в предисловии, явно рассчитанные на то, чтобы усыпить неминуемое недоверие, нужны Эдвардсу только для того, чтобы на последующих сотнях страниц уже без всяких оговорок навязать читателям приемлемое для иезуитов освещение той части «национальной мифологии», которая связана с событиями 1605 года.

ПРЕДАТЕЛЬСТВО ГАЯ ФОКСА

Инстинктивно Гай Фокс отпрянул назад — и не только из-за порыва пронзительного ветра, который временами начинал бушевать в эту хмурую пятницу, последний день января 1606 года. Сопротивление Гая не было вызвано колеблющейся под ним лестницей и той боязнью высоты, которая возникает у большинства людей скорее при взгляде с вышины на землю, чем вверх на небо. Он стремился оттянуть мгновение, когда надежда, еще сжигавшая его, подобно пламени или лихорадке, могла уступить место страшной истине, обратиться в холодный ужас смерти и ледяное объятие отчаяния. У лестницы на эшафоте палач в маске принуждал его подниматься наверх, закрывая единственный зримый путь к возвращению в жизнь. В агонии неизвестности капитан Гай — а ведь он действительно почти был капитаном, главой других, как понял это сейчас с мучительной ясностью, — ждал голоса из толпы, смутно видневшейся вдали снизу. Это голос, который должен его спасти. Уши напряженно ловили звуки, которые должны были быть произнесены скрытым в толпе посланцем двора и короля. Ведь теперь наступил момент, когда должен прозвучать его приказ остановить казнь. Разве не настало мгновение спасти жизни тех, кто должен в эту минуту умереть в петле, подвергнуться четвертованию…»

Этой трагической сценой, в которой заложена вся его концепция событий 1605 года, начинает Ф. Эдвардс повествование о «пороховом заговоре». Не вдаваясь в оценку художественного дарования историка-иезуита, скажем только, что эта его книга представляет собой сложный сплав исторической монографии и исторического романа. И, конечно, Ф. Эдвардс вполне сознательно старается сделать возможно более размытыми границы, где кончается, пусть тенденциозно выполненная, работа историка и начинается полет воображения романиста, затруднить различение того, что в рисуемых им картинах основано на известных фактах, а что — на произвольных домыслах. Читателю предоставляется самому провести такое размежевание между наукой и беллетристикой в явном расчете, что лишь немногие смогут или пожелают взяться за это дополнительное исследование, а большинство попросту примет фантазию за живо изложенные результаты научного анализа или, по крайней мере, вполне обоснованной гипотезы.

Книга Ф. Эдвардса пестрит ссылками на источники, в том числе и на неопубликованные архивные фонды. Но извлеченные из них данные (некоторые из них несомненно представляют исторический интерес), как правило, вполне укладываются в официальную версию заговора и, следовательно, не могут служить доказательством главного тезиса автора. А этот тезис сводится к тому, что «пороховой заговор» — заранее тщательно спланированная провокация, а все его главные участники — прямые агенты Роберта Сесила. Обстоятельно сообщая о заговорщиках множество точных сведений биографического характера, иезуитский историк как бы топит в деталях, что его рассказ о том, как заговорщики поступили на службу к Сесилу, какие они получали предписания от министра, не опирается на документальную базу, за исключением отдельных, достаточно спорных и косвенных свидетельств (о них ниже). Правда, сознавая эту слабость, Эдвардс пытается представить известные действия заговорщиков логически вытекающими из их роли правительственных шпионов.

Восхваляя иезуитских «мучеников», Эдвардс вместе с тем считает, что первоначальный порыв католической контрреформации к началу XVII века исчерпал себя, что у руководителей «порохового заговора» не было и в помине католического рвения, что, по крайней мере, некоторые из них были ренегатами, лишь для видимости объявлявшими себя приверженцами старой веры, что, следовательно, ими могло руководить только желание услужить правительству, дабы таким путем загладить свое участие в мятеже Эссекса.