— Все, с меня хватит! С этими революционными скотами не желаю дышать одним воздухом.
Бегство
Утром старый граф Соколов направился в дом под номером 6, что на Дворцовой площади. Здесь размещалось Министерство иностранных дел. Он отыскал своего старого знакомого, многолетнего члена Совета министров фон Клема. Это был высокий, прямой и все еще полный энергии человек лет семидесяти, с тщательным пробором сбоку. Сильно грассируя, фон Клем произнес:
— Радостный сюрприз — сам граф Николай Александрович! Какими судьбами, мой старый друг?
— Вильям Оскарович, отправь меня куда-нибудь, хоть к черту на рога, но в нынешней России жить не вижу для себя возможным. Со мною должны выехать жена сына Мари, ее сын Иван и слуги, хотя бы двое-трое.
Фон Клем побарабанил пальцами по столу, посмотрел на большие напольные часы, поправил бумаги на столе, тяжело вздохнул. Последнее время он был завален подобными просьбами и рад был бы служить старому графу, с которым он даже находился в каком-то дальнем родстве. Но…
Фон Клем давно знал: из щекотливых положений лучше всего выкрутиться, сказав правду. Он так и поступил, с задумчивой миной глядя на старого графа:
— Мой дорогой! Хотя ты уже в таком возрасте, когда отправляют не на дипломатическую службу…
— А на кладбище!
— Зачем так мрачно? Меня тревожит другое: история с твоим сыном. Я, конечно, газетам не верю, но дыма без огня не бывает…
— А при чем тут я и моя сноха с малышом?
— Оно так, но теперь другие времена. — Махнул рукой. — Ну да ладно, я посоветуюсь кое с кем. Поверь, по старой памяти сделаю все возможное. — Протянул руку. — Прости, мой друг, сейчас у меня совещание.
После этого неприятного разговора прошло не больше недели, как по телефону позвонил фон Клем. Он приятно протрассировал:
— Мой друг! Тебя устроят Американские Соединенные Штаты?
— Вполне!
— Есть вакансия исполняющего обязанности генерального консула в Чикаго, штат Иллинойс. Районы деятельности широки: Мичиган, Индиана, Висконсин, Айова, Северная Дакота, Оклахома…
— Не утруждай себя. Я уже сказал: да!
— Вместе с тобой могут выехать два лица: супруга твоего сына и ее ребенок.
— А как же прислуга?
— Прости, это невозможно.
Старый граф, в отличие от сына-спартанца, не умел представить жизнь без слуг и хорошего повара, но он вздохнул и возражать не стал. Фон Клем продолжал:
— Мы срочно оформим твои документы. Океанский пароход «Цесаревич Алексей» отходит в следующий четверг. Тебе надо торопиться!..
— От новой свободной жизни готов спасаться хоть в ночных туфлях!
…Солнечным апрельским утром действительный тайный советник Николай Соколов взошел на борт «Цесаревича Алексея». Его сопровождала графиня Мари. На руках она держала сына Ивана, которому не успело исполниться и трех лет. Они заняли тесную каюту на верхней, четвертой палубе.
Мари вопросительно посмотрела на старого графа:
— Ведь к осени мы вернемся, не правда ли?
Тот ничего не ответил, лишь принял на руки счастливо улыбавшегося Ивана, поразительно схожего со своим знаменитым отцом, и поцеловал его нос.
— Расти большой, у Аполлинария сын должен быть замечательным. Ты, Ванюшка, надежда великой России.
То, что за месяц-другой в России все успокоится и можно будет вернуться к прежней нормальной жизни, — в это наивно верили все.
Боевой курс
Деликатное поручение
Фон Шпелинг замер на ходовом мостике. Как обычно перед походом, он молился, испрашивая у Господа удачи и спасения. Но на душе на этот раз было отвратительно, как после тяжелого перепоя. Фон Шпелинг перекрестился, глубоко вздохнул, приказал:
— Отдать швартовы!
Услыхал в ответ:
— Швартовы на борту!
— Оба мотора — малый вперед, руль вправо!
Лодка медленно, разворачиваясь носом, потянулась от причала.
Миновали боновое заграждение. Включили дизеля. «Стальная акула» завибрировала, приятно задрожала. Дизеля в машинном отсеке все больше набирали обороты.
Георг объяснил Соколову:
— Теперь пойдем на дизелях. Люк открыт — свежий воздух веселит сердце, перед едой — красное вино, наверху можно покурить — чем не Баден-Баден. Только девочек нету! И будем идти в надводном положении, пока нет риска с вражескими эсминцами столкнуться. Тогда нас примут морские глубины, и тут сладко не покажется. В отсеках сделается как в консервной банке: воздух станет тяжелым, постели пропитаются конденсационной влагой, простыни хоть выжимай, курить — ни-ни. — Сочувственно положил руку на плечо Соколова. — И не сердитесь на командира, у него погибла вся семья. Русские пустили пассажирский пароход ко дну. Вот он озлобился, слегка головой и помутился… Но зато как он знает свое дело — ас! Не зря император назвал его «лучшим моряком Германии».
— Герой нации. Симпатичный человек! — слукавил Соколов.
Георг согласно кивнул:
— Чем воин более жесток с врагами, тем громче слава его. Команда боготворит командира.
Про фон Шпелинга рассказывали страшные вещи. Он внушал команде: