Секретный футболист. Изнанка футбольного мира

Я оплачиваю счет и размышляю, оставлять ли на чай или нет. В итоге оставляю, отчасти из чувства вины, отчасти для подстраховки на тот случай, если когда-нибудь приду сюда вновь и кто-нибудь из официантов узнает меня и поднимет записи. Такое уже случалось раньше и – спешу добавить – отнюдь не из-за скромных чаевых. На улице я уже не могу сдерживать свой гнев, переходя в полномасштабную атаку гостей и говорю им вещи в духе: «Неужели я так много прошу?» и «Как вам не стыдно?» И когда я готовлюсь разразиться уничижительной тирадой, я вижу эти ботинки и эти грязные шнурки. Они выглядят жалко, им как будто стыдно за самих себя. Я чувствую себя ужасно. Эти мысли приводят меня в чувство, и вот уже я стою под дождем, ощущая себя ничтожно и так же ничтожно выглядя. Мой лучший друг делает шаг навстречу мне и говорит, что если я успокоился, они с радостью приглашают меня продолжить празднование в баре Yates в паре кварталов отсюда. Но сначала я должен повеселеть, иначе я точно испорчу им свой же праздник.

Когда мы выпили в пабе уже немало «Гиннесса», парни почувствовали, что прошло достаточно времени, чтобы начать шутить, и стали выражать свои подлинные чувства относительно произошедшего, что так меня оскорбило. «Это чертово красное вино – как его только люди пьют? Надеюсь, оно хоть не было дорогим». Все смотрят на меня. «Не, не было, – говорю я. – Я просто подумал, что оно будет хорошо сочетаться с едой». На самом же деле оно стоило 1700 фунтов за бутылку, и лишь я один смог выпить чуть больше бокала, остальные же к нему почти не притронулись.

Под конец вечера несколько человек из нашего отряда решили взять такси и поехать домой вместе. Я остаюсь у своих родителей, на дворе ночь. В конце концов, всех моих гостей развезли по домам, кроме одного, немного перебравшего, но выглядящего куда счастливее, чем в начале вечера. «Слушай, братишка, – говорит мой лучший друг. – Я знаю, что все прошло далеко не гладко, но должен сказать, что это была лучшая свинина, которую мне доводилось пробовать. Спасибо за приглашение. С днем рождения». И после этого он от души целует меня в щеку, вываливается из кеба и подходит к двери своего дома, после чего оборачивается, поднимает большой палец вверх и заходит внутрь.

Я сижу в кебе, улыбаясь самому себе и глядя на скромный муниципальный дом, в который он только что зашел, облепленный спутниковыми тарелками, прикрывающими обветшалые стены, на ржавую колымагу в саду. Я признаю, что скучаю по всему этому. Иногда мне по-настоящему этого не хватает. Наверное, не все рождены для роскошной жизни. И то, что мне удалось в нее вписаться, не значит, что каждый сможет так же. Вероятно, они не понимают ее. Нет. Они не хотят ее, им она не нужна, они счастливы тем, что имеют… и кто я такой, чтобы принуждать их или, как в этом случае, пихать им ее в глотки? Одна мысль тем не менее всплывает в моем сознании, пока я наблюдаю за тем, как за выцветшими оранжевыми занавесками включается экран телевизора. «Долбаный кретин, – проговариваю я про себя. – Это была говядина».

ДЕПРЕССИЯ

В субботу, 26 ноября 2011 г., газета Guardian опубликовала мою колонку под заголовком: «Иногда за светом софитов скрывается тьма».

«Способность футбола перевернуть все вверх дном одним-единственным свистком арбитра делает тебя почти полностью уязвимым перед лицом сильных эмоций, которые могут иногда брать верх, – писал я. – Сейчас все идет замечательно, а секунды спустя все уже кажется как никогда беспросветным; иногда это давление слишком велико. Попытка арбитра Бундеслиги Бабака Рафати убить себя на прошлой неделе привела к тому, что все комментаторы и эксперты как один стали призывать «сравнить футбол с другими поприщами», вместо того, чтобы начать задавать реально неудобные вопросы, на которые никто не хочет честно отвечать.

Многие звезды спорта прекрасно знают, через что пришлось пройти Рафати. В пятницу Стэн Коллимор, экс-форвард «Ливерпуля», рассказал в своем «Твиттере» о своем недавнем приступе депрессии, который оказался невероятно тяжелым для него и вынудил его признаться, что он не выходил из дома уже четверо суток. Я определенно понимаю это желание закрыться от мира, и когда мне впервые поставили диагноз депрессии в 2002 г., это казалось даже большим проклятием, чем сейчас.

Около двадцати лет назад футбол превратился в глобальное бизнес-предприятие, и с тех пор давление на всех причастных к нему людей стало невероятно велико. Иногда мне казалось, что любой человек в этой сфере будто бы делает глоток из отравленной чаши. С одной стороны, награда за твои усилия очень велика, но, с другой стороны, провал, любая случайность могут стать показателем, по которому люди будут судить все аспекты твоей жизни.