Секретный пианист

             Шестого дня, когда мы подошли к Яссе. Кантемир явился в лагерь русской армии, но привел с собой всего шесть тысяч оборванцев, вооруженных самодельными пиками, коими они махали как поп паникадилом! И что было делать государю? Всего сорок тысяч воинов, да крестьяне, которых перебьют в первом же сражении без всякой пользы, а против нас – двухсотпятидесятитысячная армия с конницей и артиллерией. Правда, ежели о турецкой коннице еще можно сказать доброе слово - по крайней мере, кони у них точно добрые, то артиллерия их опасна разве тем, что глядя на стрельбу турок, можно помереть со смеху!

             Только нам  не до смеха. Наверное, разумнее было подождать турок на Днестре, хорошо укрепившись и надеясь, (не напрасно ли?) что их хоть немного потреплет валашское ополчение. Но Петр решил иначе - повел армию навстречу противнику по местности, выкошенной саранчой, да еще и под непрерывными атаками стремительной турецкой конницы. Вскоре мы подъели все запасы продовольствия и бросили большую часть телег, а оставшиеся заняли раненые, большинству из них  предстояло умереть...

             Ночью я услышал  глухой  дробный звук, словно тысячи конских копыт переступают неторопливо, без спешки, но целенаправленно,  направляемые волей их всадников. Я вышел из палатки и увидел сбившихся в кучку офицеров. Как оказалось, проход конницы разбудил не только меня одного. Офицеры взволнованно переговаривались. Я  подошел и спросил у  явно встревоженного генерала Януса фон Эберштедта:

            - Что происходит?  Почему половина русской конницы покидает лагерь  в неизвестном направлении?

             - Сие есть глупость! – шепотом произнес генерал, косясь на офицеров и боясь, чтобы его не услышали и не донесли императору, (Петр бывает скор на расправу и подвержен гневу), - генерал Ренне отправлен, дабы  взять хоть какое-нибудь укрепление на Дунае!

            - Какое-нибудь? – удивился и не поверил я, - так ли отдают военные приказы?

            - Сия глупость – есть не военный приказ, а политический, - процедил сквозь зубы Янус, - Ренне должен одержать победу  все равно над кем, хоть над шайкой разбойников, засевших в деревне, главное, чтобы весть о победе русских над турками дошла до Валахии.

            - О! – сообразил я, - Император хочет перетянуть Бранкована на нашу сторону! Я бы не назвал  его решение такой уж глупостью. Валашское ополчение – сила, и она может помочь.

            - Увы, не сейчас, - возразил мой собеседник, - я имею секретные сведения: турки уже подошли к границе Валахии. При таком положении дел Бранкован никогда не уйдет под руку императора, даже если Ренни и возьмет Браилов. Ха-ха…

           - Чему вы смеетесь? – удивился я.

           - А что он сможет со своими драгунами против сильно укрепленной крепости? Вам самому-то не смешно? – едко спросил Янус.

           - Нет, не смешно. Мне грустно… Я поспешил закончить разговор и вернулся в палатку.

          …Ренне ушел выполнять странный приказ Петра, возможно, продиктованный отчаянием, и увел за собой шесть тысяч отличных воинов. А мы продолжаем двигаться вперед…Что за нелепость?… Подожду до утра.

            Утром государь получил сведения, что большой отряд турок идет в нашу сторону по левому берегу Прута. Встретить их «как следует» был отряжен генерал Эберштедта. Около полудня в лагерь на взмыленной лошади влетел гонец:

            - Генерала атаковали янычары с артиллерией! – запыхавшись, выпалил он.

            Петр тут же выслал  в помощь пехотную дивизию. Как оказалось, это и была его  самая большая ошибка. Позднее выяснилось, что мосты, на которые наткнулся Янус, оказались ложными, и, конечно, никаких янычар, да и никаких пушек там не было и быть не могло. Сие, видно, привиделось доблестному военачальнику с испугу и, нарушив прямой приказ Государя, он повелел отступать. Поняв, что русская армия бежит от их  муляжей, турецкая конница немедленно бросилась в атаку. Пришлось спешно построиться в каре и пятиться назад со скоростью слепой улитки, отражая лихие наскоки и теряя множество людей убитыми и ранеными.

            Положение, которое после ухода Ренни стало шатким, теперь сделалось вовсе безнадежным. Мы остановились в очень неудобном месте - на берегу Прута. Сердце мое буквально кричало, что нужно двигаться вперед, уходить немедленно и как можно дальше, и голова  вполне согласилась с сердцем - хуже позиции нельзя  и выдумать! Прижатые к воде, мы совсем лишились возможности маневрировать и применить конницу, вернее, ее остатки. Люди и животные,  изнуренные усталостью и голодом,   не могли двигаться дальше. К тому же, разведка доносила, что все спокойно, движения противника в нашем направлении нет. В этой сложной ситуации мы приняли решение встать на отдых, а спустя три часа были неожиданно вырваны из глубокого сна ружейной канонадой и воплями атакующих.

            Как оказалось, визирь переправил конницу вплавь еще двумя днями раньше, затем реку преодолела их пехота. Сколько врагов потонуло – неизвестно, но оставшиеся набросились на нас с остервенением псов, спущенных с цепи.