Секретный узник

"Спорт смелых и мужественных" вызывал у Гейдриха отчаянную скуку. Жаль было времени. Дениза Эрколь, подруга бельгийского гонщика, не стоила такой жертвы. Тем более что сам гонщик выбыл еще в начале соревнований и был увезен в госпиталь. Это наверняка задержит Денизу в Берлине, и события можно было не форсировать. Но кто мог знать?

Красная машина итальянца вдруг подпрыгнула, и от нее отделился черный комок. Несколько мгновений оторванное колесо катилось рядом с машиной, но вот она опять подпрыгнула и, развернувшись поперек дороги, завертелась волчком и опрокинулась. Рванулось облако дыма, и в страшном треске ломающегося металла прорезался тонкий-тонкий, отчаянный, нечеловеческий вопль.

Густой зловещей лужей растекалось масло. Над искалеченной машиной курился белый магниевый дымок.

Еще две машины ударились друг о друга и, оттолкнувшись, как бильярдные шары, перевернулись и покатились вниз, чадя и разваливаясь. И тут же в машине итальянца взорвался бензин. Черный столб взметнулся к небу. Его прорезала красная раскаленная полоса. Рев и грохот заглушили крики на трибунах. Все сделалось вдруг черным и белым, как в кино. Белые лица людей и черные провалы ртов, белое пламя, черный дым и черные, медленно падающие обломки.

С Амендолой все было кончено. В оглохшие уши врезалась сирена. "Скорая помощь" и красная пожарная машина сорвались с места. Но гонки продолжались.

Гейдрих поднялся, спрятал бинокль и футляр и пошел к выходу. Зрелище окончательно разочаровало его. Право, работа давала куда более сильные ощущения.

Оставив в гараже записку для Денизы, он вышел на площадь и, как простой смертный, сел в автобус, идущий в старый город. Он решил пообедать в "Урании", где совсем недавно весьма интересно провел время с Шелленбергом.

Да, черт возьми, это был острый момент!

Он сам наполнил тогда рюмки коньяком и предложил тост "за дружбу". Шелленберг выпил и по привычке провел пальцем по ободку рюмки, чтобы послушать, как поет хрусталь.

- Сейчас вы проглотили яд, Вальтер, - сказал Гейдрих, заглянув Шелленбергу в глаза. - Если вы скажете мне правду, всю правду, Вальтер, я дам вам противоядие. - И он отставил в сторону свою наполненную рюмку.

- Какую правду? - Шелленберг побледнел. - Надеюсь, вы шутите, Рейнгард?

- Нисколько! Я хочу знать, что было у вас с госпожой Гейдрих. Но только правду, Вальтер! Какова бы она ни была! Ложь будет стоить вам жизни. И торопитесь. Яд начнет действовать через полчаса.

- Что вы хотите знать? - высокомерно спросил Шелленберг. Надо отдать ему справедливость, он прекрасно владел собой.

- Как вы провели вчера время с моей женой, Вальтер? Учтите, я заранее принял меры и знаю все. Сейчас я хочу проверить только вашу искренность. Говорите же, Вальтер, и не дай вам бог солгать!

Да, Гейдрих играл тогда наверняка. Вот уже больше года знал он о том, что его жена и Шелленберг питают друг к другу искреннюю симпатию. Госпожа Гейдрих стремилась бывать в обществе, любила искусство. Ей нравились красивые остроумные люди, непринужденность истинно светской обстановки, рауты, блеск. Она часто говорила, что чувствует себя графиней, заточенной в башне. Ей остро не хватало своего маленького двора, рыцарского почитания, изящных кавалеров и юных пажей. И все это она, кажется, нашла в Шелленберге. Он сопровождал ее во время визитов, они вместе бывали в опере и на скачках. Причем Шелленберг, с присущей ему тонкостью, старался одеваться так, чтобы особенно выгодно подчеркнуть всю прелесть ее новых туалетов.

Но дружба между госпожой Гейдрих и Шелленбергом протекала настолько открыто, что не вызывала никаких пересудов. И Гейдрих решил наконец создать для них более интимную обстановку.

У себя на Фемарне он устроил конференцию руководящих сотрудников осведомительной службы.

- Я нарочно выбрал Фемарн, - сказал он тогда Шелленбергу. - Завтра свободный день и, когда все разъедутся, мы сможем отлично провести время: сыграем партию в бридж, поговорим о поэзии, а вечером я исполню что-нибудь на скрипке.

Но сразу после конференции он сослался на срочное задание фюрера и на личном - 8244 - "дорнье" вылетел в Берлин.

Шелленберг и госпожа Гейдрих остались одни в замке, среди мачтовых сосен, на суровом балтийском острове.

А через несколько дней Гейдрих за бокалом вина поинтересовался, что же, собственно, они там делали. Ситуация была острая и забавная. Вглядываясь в холеное лицо Шелленберга, он ловил малейшую игру теней под глазами, подстерегал невольное дрожание век, считал каждый прыжок адамова яблока. Он долго ждал этой минуты и теперь наслаждался ею.

Из всех подчиненных ему нравился только один Шелленберг. Он растил и продвигал этого человека, готовил его для больших дел. И ему нужна была полная в нем уверенность и полная, неограниченная власть над ним.

- Торопитесь, Вальтер, - сказал он, следя за секундной стрелкой. Мне бы не хотелось, чтобы противоядие опоздало.

Шелленберг поправил острый уголок платка в кармашке английского пиджака и налил в стакан воды из сифона.