Ей было всего тридцать лет, но она уже не могла изменить свою жизнь, так же как и остановить увядание красоты.
Роуз вышла замуж за Джима в отчаянии, потому что была беременна Адель. Она рассматривала его как временное убежище, полагая, что после того, как родится ребенок, в ее жизни появится что-то лучшее. Но вместо этого она попала в ловушку.
По иронии судьбы появление Памелы четыре года спустя на некоторое время изменило ее взгляды на брак. Последнее, чего она хотела, — это обременять себя еще одним ребенком. И все же Роуз полюбила девочку с того момента, как взяла ее в руки.
Судя по сентиментальным романам, которые она когда-то, будучи ребенком, читала с такой жадностью, она должна была по-настоящему полюбить Джима, но этого не произошло. Она просто смирилась с тем, что была обречена на его общество в этой жизни. И все-таки, пока она смотрела на Памелу, так похожую на нее, у нее еще оставалось немного оптимизма и веры в то, что за следующим углом ее будет ждать что-то хорошее.
Но без Памелы не будет ничего. Она снова вернулась к тому, с чего начинала с Адель — настоящей причиной краха ее жизни, и, конечно, к Джиму, мужчине, которого она никогда не сможет любить и даже уважать.
Адель сидела на кровати и пыталась заштопать свои единственные более-менее приличные носки, когда Роуз зашла в комнату.
Ей тут же захотелось сказать, какая мама красивая. Но она прикусила губу, боясь, что неуместно говорить комплимент человеку, который оделся для похорон. Но черное так шло ее матери, и ее светлые волосы так вились вокруг маленькой черной шляпки с вуалью, что это сделало ее очень красивой.
— Уже пора идти? — спросила вместо этого Адель. — Я как раз заканчиваю штопать носок. Осталось только надеть его.
— Можешь не беспокоиться, ты не идешь, — резко ответила мать. — Похороны — не место для детей.
Адель почувствовала облегчение. В эти две недели после смерти Памелы она думала о похоронах с совершенным ужасом. Памела всегда боялась кладбищ, и Адель знала, что она испугалась бы, глядя, как ее гроб опускают в землю.
— Что ты хочешь, чтобы я сделала, пока вас с папой не будет? — спросила она. Она знала, что никакого чая потом не будет, поскольку ни у матери, ни у отца не было родственников, которые могли бы прийти. Но Адель думала, что они, возможно, приведут кого-нибудь из соседей.
Пощечина больше удивила ее, чем причинила боль.
— Что я такого сказала? — спросила она в недоумении.
— О черт, тебе что, совсем безразлично? — заорала Роуз. — Ты маленькая сучка!
— Мне не безразлично. Я любила ее так же, как и ты, — возмущенно ответила Адель и начала плакать.
— Никто не любил ее, как я. — Мать приблизила свое лицо к лицу Адель, и ее глаза были такими же холодными, как январский день. — Никто! Господи, почему умерла не ты?! Ты у меня сидишь как колючка в боку с того дня, как родилась.
Единственное, что пришло в голову Адель, — что мама, вероятно, сошла с ума, раз говорит такие чудовищные вещи. И все-таки, как бы она ни была напугана, она не могла так это оставить.
— Так почему же ты меня родила? — в отчаянии выкрикнула она.
— Господь знает, как я пыталась избавиться от тебя! — рявкнула мать и скривила губу, став похожей на собаку, которая собирается укусить. — Я должна была оставить тебя у кого-нибудь под дверью.
Дверь распахнулась, и вошел Джим.
— Что происходит? — спросил он.
— Просто семейные разговоры, — сказала Роуз, выбегая из комнаты. Джим последовал за ней.
Адель какое-то время сидела на кровати в совершеннейшем шоке. Ей хотелось верить, что мать просто страдает от какой-то болезни из-за потери Памелы и что она на самом деле не имела в виду того, что сказала. И все же люди не говорят такие вещи, даже если им больно, если это не правда.
Адель все еще сидела как статуя, когда услышала, что родители уходят на похороны. Они не попрощались, просто ушли, не сказав ни слова, будто ее не существовало. Комната Адель была в задней части квартиры, поэтому ей не было видно улицу. Она подождала, пока родители спустятся со ступенек, потом зашла в их спальню и через щелочку в шторах увидела катафалк, который ждал внизу.
Ни у кого на Чарлтон-стрит не было машины, поэтому, когда здесь останавливался транспорт, это было событием и все мальчишки кидались посмотреть. Взрослые обсуждали, кому может принадлежать машина и какова цель визита.
Катафалки, однако, вызывали другую реакцию, и сегодняшняя реакция была типичной. Соседи, которые шли на похороны, собрались в маленькую группку, и их было почти невозможно различить, так как все были одеты в черное.
Внизу на улице женщины наблюдали с порога. Проходящие мужчины снимали шляпы. Детей, которые были не в школе, забрали внутрь, а оставшимся на улице велели стоять тихо, выказывая уважение.