Читаем Секреты Российской дипломатии. От Громыко до Лаврова полностью

— Положение у меня — хуже не придумаешь. Удивить вас познаниями в области внешней политики не могу. Могу лишь обещать, что буду работать так, чтобы мне не было стыдно перед вами, а вам — за меня. Мне придется особенно трудно на фоне авторитета Андрея Андреевича. Что я по сравнению с ним, крейсером внешней политики? Всего лишь лодка. Но с мотором.

Шутка всем понравилась.

«Какие у вас планы на вечер?»

Когда назначили Шеварднадзе, лучшие умы министерства впали в прострацию. Все предполагали, что если остановятся на профессионале, то министром станет Корниенко. Если выбор падет на политика — то это будет Виталий Иванович Воротников, председатель Совета министров РСФСР.

Высокомерные дипломаты, в большинстве своем выпускники элитарного Института международных отношений, не ожидали, что пришлют провинциала, грузина. Карьерные дипломаты — это спаянное братство. Они гордятся своим профессионализмом и не любят выдвиженцев, считая, что они никогда не получили бы столь высокий пост, если бы пытались сделать обычную дипломатическую карьеру.

В курилках нового министра презрительно называли «кутаисским комсомольцем». Говорили, что он не только мира, но даже и Советского Союза толком не знает, иностранными языками не владеет, да и по-русски говорит неважно… Решили, что внешней политикой новый генеральный будет заниматься сам, а Шеварднадзе, бывшего эмвэдэшника, назначили для того, чтобы он перетряхнул министерство и разогнал пижонов, которые оторвались от действительности, а только за границу ездят. Ждали опричнины.

Ревниво следивший за своим сменщиком Громыко жаловался сыну:

— Шеварднадзе устроил настоящую экзекуцию профессиональным кадрам, только потому, что многие дипломаты не пели ему «аллилуйя», сохраняли достоинство и не лакействовали. В министерстве царит атмосфера уныния и страха.

Но все было не так. Шеварднадзе чисток не устраивал, вообще никого не уволил. Напротив, двери министерского кабинета на седьмом этаже раскрылись для широкого круга сотрудников министерства. Шеварднадзе приглашал их не для того, чтобы устроить разнос или дать указание, а для того, чтобы выслушать их мнение. Приезжая в какую-нибудь страну, выступал перед советскими дипломатами в посольстве, чтобы рассказать им, что происходит в Москве. Он был откровенен с журналистами.

Талантливые люди при нем процветали, причем даже те, кто придерживался иного политического направления. За год он сумел вникнуть в новую работу и привлек на свою сторону аппарат дипломатической службы. С собой из Тбилиси он привел только одного помощника — Теймураза Георгиевича Мамаладзе-Степанова, талантливого журналиста, который потом работал в «Известиях». Вторым помощником стал Сергей Петрович Тарасенко, один из руководителей американского отдела МИД.

Правда, в министерстве устроили кампанию по борьбе с семейственностью. Если в МИД работали отец и сын, то кого-то одного просили уйти. Но это была идея секретаря ЦК Егора Кузьмича Лигачева. Он и прислал в министерство нового заместителя по кадрам Валентина Михайловича Никифорова — из аппарата ЦК, тот получил указание брать в МИД побольше детей рабочих и крестьян, а также партийно-комсомольских активистов.

Первоочередную программу действий Шеварднадзе выработал вдвоем с Горбачевым: установить нормальный диалог с Соединенными Штатами; идя на компромисс, добиваться ограничения военных потенциалов Востока и Запада; вернуть советские войска из Афганистана; нормализовать отношения с Китаем. Сверхзадача состояла в том, чтобы вывести страну из враждебного окружения, уменьшить давление на нее, создать благоприятные внешние условия для перемен и дать Горбачеву возможность заняться внутренними делами.

Своим помощникам в министерстве он откровенно сказал:

— Я ведь могу сидеть тихо, ничего не делать, наслаждаться жизнью. Но внешняя политика зашла в тупик, страну нужно вытаскивать из ямы.

Горбачев в первом же интервью «Правде» отметил, что не намерен смотреть на мир через призму отношений с США, какими бы важными они ни были сами по себе. Первым иностранным гостем был итальянский премьер Беттино Кракси. Бывший канцлер ФРГ Вилли Брандт говорил в Москве пять часов о необходимости особых отношений с европейскими социал-демократами. Начался диалог с китайцами, с которыми договорились вновь обращаться друг к другу «товарищ». Новый министр иностранных дел Эдуард Шеварднадзе поехал в Токио. И было объявлено о моратории на ядерные испытания.

У Шеварднадзе оказалось совсем мало времени на подготовку к новой роли. В том же июле 1985 года он отправился в Хельсинки, где собрались министры тридцати пяти стран Европы, США и Канады, чтобы отметить десятилетие подписания Заключительного акта. В определенном смысле это были «смотрины» нового министра. Для всего мира появление Шеварднадзе оказалось событием — на памяти целого поколения не было иного советского министра, кроме Громыко. Предстояла и встреча с главным партнером-государственным секретарем США Джорджем Шульцем.

Перейти на страницу:

Все книги серии Вспомнить всё

Степан Бандера и судьба Украины
Степан Бандера и судьба Украины

Долго и мучительно украинский народ шел к своей самостоятельности. На этом пути было множество преград: смена правителей, войны, оккупация. Сколько невинной крови было пролито за «свободную самостийную Украину»; менялась власть, вожди, территория переходила из рук в руки, но идея независимого Украинского государства, за которую так ожесточенно сражались националисты, не угасала. Возникает вопрос: почему и сейчас на Украине, как и более полувека назад, так популярны идеи Бандеры, Шухевича? Неужели кровавые уроки прошлого ничему не учат? Может быть, причиной сегодняшних конфликтов и войн является нежелание понять и проанализировать собственные ошибки? Автор беспристрастно излагает события тех лет, опираясь на документальные материалы спецслужб, вскрывая причинно-следственные связи между прошлым и настоящим страны.

Леонид Михайлович Млечин

Детективы / Альтернативные науки и научные теории / Спецслужбы

Похожие книги

100 мифов о Берии. От славы к проклятиям, 1941-1953 гг.
100 мифов о Берии. От славы к проклятиям, 1941-1953 гг.

Само имя — БЕРИЯ — до сих пор воспринимается в общественном сознании России как особый символ-синоним жестокого, кровавого монстра, только и способного что на самые злодейские преступления. Все убеждены в том, что это был только кровавый палач и злобный интриган, нанесший колоссальный ущерб СССР. Но так ли это? Насколько обоснованна такая, фактически монопольно господствующая в общественном сознании точка зрения? Как сложился столь негативный образ человека, который всю свою сознательную жизнь посвятил созданию и укреплению СССР, результатами деятельности которого Россия пользуется до сих пор?Ответы на эти и многие другие вопросы, связанные с жизнью и деятельностью Лаврентия Павловича Берии, читатели найдут в состоящем из двух книг новом проекте известного историка Арсена Мартиросяна — «100 мифов о Берии»Первая книга проекта «Вдохновитель репрессий или талантливый организатор? 1917–1941 гг.» была посвящена довоенному периоду. Настоящая книга является второй в упомянутом проекте и охватывает период жизни и деятельности Л.П, Берия с 22.06.1941 г. по 26.06.1953 г.

Арсен Беникович Мартиросян

Биографии и Мемуары / Политика / Образование и наука / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Русская печь
Русская печь

Печное искусство — особый вид народного творчества, имеющий богатые традиции и приемы. «Печь нам мать родная», — говорил русский народ испокон веков. Ведь с ее помощью не только топились деревенские избы и городские усадьбы — в печи готовили пищу, на ней лечились и спали, о ней слагали легенды и сказки.Книга расскажет о том, как устроена обычная или усовершенствованная русская печь и из каких основных частей она состоит, как самому изготовить материалы для кладки и сложить печь, как сушить ее и декорировать, заготовлять дрова и разводить огонь, готовить в ней пищу и печь хлеб, коптить рыбу и обжигать глиняные изделия.Если вы хотите своими руками сложить печь в загородном доме или на даче, подробное описание устройства и кладки подскажет, как это сделать правильно, а масса прекрасных иллюстраций поможет представить все воочию.

Владимир Арсентьевич Ситников , Геннадий Федотов , Геннадий Яковлевич Федотов

Биографии и Мемуары / Хобби и ремесла / Проза для детей / Дом и досуг / Документальное
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное