Его помощник Теймураз Мамаладзе вел дневник и опубликовал в журнале «Дружба народов» заметки о своем бывшем шефе. Шеварднадзе фигурирует в записках как Седой.
«30 июля 1985 года, Хельсинки.
— Боже мой, он улыбается! — Сакральный ужас на лице Его Превосходительства из маленькой среднеевропейской страны. Мистическое потрясение, смешанное с восторженным недоверием: Боже, новый советский министр улыбается! Более того — смеется! И даже острит!
Министерский дебют Седого на международной арене. Речь тускла. Но десятилетие Хельсинкского акта — его торжество. Он — гвоздь программы. Блестящий, острый, хорошо откованный гвоздь. Легенды сопутствуют ожиданиям. Про вас сочиняют истории, героем которых вы обязаны быть. Будто бы в Хельсинки Седой положил перед Шульцем грузинский кинжал в драгоценных ножнах и сказал:
— Я разоружился, теперь ваша очередь…
«Ничего подобного не было, — говорит Седой, — а было вот что…»
Шульц подвел к Эдику какую-то миниатюрную девушку в строгом брючном костюме мышиного цвета. Она напоминала мышку, которая запуталась в копне собственных волос.
— Я хочу представить вам мою лучшую телохранитель-ницу, — сказал Шульц.
У него это называлось «снять мерку».
Седой оглядел несоразмерность охраняемого тела и тела охраны, крепко пожал стальную мышиную лапку и сказал:
— Наконец-то я убедился, что судьба Америки в надежных руках.
Дебют гурийского юмора на европейской сцене прошел под сплошной гомерический хохот. Давно так не смеялись на международных форумах.
Уж если кто-то желает снять с вас мерку — пусть делает это под вашу диктовку: «Мой размер — такой-то».
— Кто я такой в сравнении с господином Шульцем? Но если за ним опыт, то за нами — правда!
Домашняя заготовка. Впервые применена на Смоленской площади в день вступления в должность.
— Кто я в сравнении с Андрей Андреичем? Он — большой океанский лайнер, я — маленькая лодка. Но — моторная!
В новую должность Седой вступал под смех облегчения мировой общественности, подчиненных и коллег».
Вовремя сказанная шутка помогала Шеварднадзе в сложных дипломатических баталиях. Вот еще отрывок из записок его помощника:
«23 марта 1988 года, Белый дом.
Вице-президент Буш. Нас очень беспокоит проблема безопасности на Олимпийских играх в Сеуле.
Седой. Я уверен, игры пройдут хорошо.
Президент Рейган. Оставьте нам хотя бы несколько медалей.
Седой. Этот вопрос можно будет обсудить сегодня на вечернем раунде наших переговоров. Если с вашей стороны будут уступки по вопросам стратегической оборонной инициативы. (Общий смех.)»
Умения ладитьс людьми и говорить приятные им вещи, неизменно добиваясь своего, Шеварднадзе было не занимать.
На Смоленскую площадь встретиться с аппаратом Министерства иностранных дел и послами, которых со всего мира собрали в Москву, приехал Горбачев. Шеварднадзе, вспоминает Борис Дмитриевич Панкин, тогда посол в Швеции, стал говорить, какая им оказана огромная честь, что генеральный секретарь впервые за всю историю государства посетил МИД. На эти слова Горбачев отозвался, что ничего особенного в этом нет, и не надо преувеличивать. Шеварднадзе с мягкой улыбкой сказал, что он замечание генерального секретаря, разумеется, принимает к исполнению, но сейчас все-таки будет читать то, что у него написано. Зал заулыбался.
Министру пришлось нелегко. Его ждали мучительные переговоры с американцами об ограничении ядерных вооружений. Предстояло в короткий срок освоить огромный массив информации. И когда его постепенно знакомили с этой проблематикой, он был просто в отчаянии, говорил:
— Зря я согласился на эту должность! Это же невозможно понять.
Помощников поражала его способность мгновенно вникнуть в суть обсуждаемой проблемы. Память у него была замечательная — не хуже, чем у Громыко. Шеварднадзе не изображал из себя всезнайку. Принимая дипломатов, которые вели переговоры с американцами по стратегическим вооружениям, он несколько застенчиво сказал:
— Я первоклассник, не смущайтесь. Хочу, однако, все знать и сам понимать.
Если чего-то не понимал, он спрашивал, просил объяснить. Сказанное запоминал. Ему очень помогали природный ум и быстрая реакция. Поэтому он не боялся полемики, «ближнего боя» и не старался удержать противника на дистанции.
Громыко не разрешал на переговорах синхронного перевода, всегда настаивал на последовательном. Эта процедура сильно затягивала переговоры, но давала дополнительное время на размышление. При синхронном переводе непросто уловить тонкости, детали. Шеварднадзе возмущался, если ему предлагали последовательный перевод: жалел время. Он был самым внимательным слушателем, которого только видели в министерстве. Поражал дипломатов способностью с ходу разобраться в сложнейших проблемах, выделить главное и не упустить ни одной мелочи.
Шеварднадзе изменил ритм мидовской жизни, вспоминал главный министерский переводчик Виктор Сухо-древ. Он допоздна работал, приезжал на Смоленскую площадь и в субботу. Очень удивлялся, если вечером кого-то не оказывалось на месте. Скоро все дисциплинированно сидели на местах и раньше министра домой не уезжали.