Секреты Ватикана

Не только полярные судьбы. Абсолютно всем разнился мир двух великих соперников. Темперамент, взгляд на мир, поиск наслаждений и любви в целом, отношение к чувственности, понимаемой предельно широко как умение наслаждаться жизнью с помощью ощущений. Все творения Бернини говорят о его сенсуальной распахнутости вовне. Все творения Борромини ее отрицают. Первый — католик и язычник; второй, пусть формально и католик, но, кажется, стоит ближе к протестантским реформаторам Европы — Лютеру, Кальвину, Цвингли. Бернини заигрывает, распыляет аллюзии, шутит со своей работой; Борромини размышляет, подсказывает, предвещает. В первом заключен и художник, и скульптор, и архитектор, и иллюзионист, и литератор. Борромини же непреклонно и исключительно архитектор; человеческие фигуры его не интересуют, точно так же как и женщины. Бернини создает их из мрамора, и под его резцом камень обретает шелковистую изнеженность и мягкость кожи.

В искусстве Контрреформации единственным способом отразить красоту женщин было изображение святых и мифических героинь. Скульптура "Похищение Прозерпины Плутоном" (Рим, Галерея Боргезе) — это, по сути, стоп-кадр, уведомляющий о неизбежном изнасиловании. Пальцы похитителя погружаются, врезаются в плоть девичьих бедер и спины, отчаянность жеста, которым она пытается защититься, лишь делает очевидным приближение акта насилия. Неприкрытая сексуальность "Экстаза святой Терезы" (Рим, Санта-Мария-делла-Витториа) была описана и изучена бессчетное число раз. Менее известна, но столь же красноречива другая статуя: блаженная Людовика Альбертони (Рим, Сан-Франческо-а-Рипа), воссозданная скульптором в момент, когда она извивается и, пожалуй, даже стонет от невыносимого удовольствия.

На закате своих дней Борромини все реже доводится жить в лихорадочном ритме и творческом беспорядке строительной площадки. Это способствует тому, что постепенно одерживает верх латентная маниакальность его темперамента. Он обитает в небольшом, бедно меблированном доме в переулке Анджело, близ церкви Сан-Джованни-дей-Фьорентини. Его внешний вид в полной мере отражает внутренний душевный хаос; он предстает очевидцам "изнуренным телесно с обезображенным лицом". Вновь обратимся к Бальдинуччи:

Он всегда очень страдал от приступов меланхолического настроения, или, как говорили некоторые его близкие, от ипохондрии. По причине такой болезни, совмещенной с непрерывным созерцанием своего искусства, с течением времени он погружался в постоянные оцепенелые размышления, избегал, насколько это было возможно, общения с людьми, запирался в одиночестве дома и не занимался ничем иным, кроме как постоянным блужданием в своих смутных мыслях.

Его племянник Бернардо неоднократно приглашал на консультации медиков, но психиатрия, вплоть до сегодняшнего дня сомнительная и рискованная, тогда была еще в зачаточном состоянии. Единственный разумный совет, который могли дать доктора, заключался в том, чтобы за поступками Борромини внимательно наблюдали и не давали ему причинить себе какой-либо физический вред. В остальном же лучше доверить лечение священникам, считали эскулапы. Бальдинуччи пишет:

За несколько дней до смерти он сжег все свои чертежи различных видов резьбы и гравировки, которые так и не удалось воссоздать. Он сделал это из боязни, как бы через родственников они не попали к его врагам, которые бы их присвоили или исказили.

Ночью 2 августа 1667 года, после долгих часов сильнейшего беспокойства и волнения, он вставляет в поперечину кровати шпагу клинком вверх и наваливается на нее всем телом. Лезвие пронзает его, на вопли бедного безумца прибегает Франческо Массари, один из мастеров-строителей, прислуживавших по дому. Рана была ужасной, но не смертельной. Примчавшиеся на помощь люди извлекают смертоносный металл из обессилевшего тела, в доме появляются представители правопорядка. Поспешившему для последнего причастия духовнику Борромини успевает вовремя сообщить, что вина за случившееся лежит всецело на нем, рассказывает о своем раздражении и тревоге: