Словом "балдахин" обозначается, согласно трактовке словаря Дзингарелли, "передвижной навес в форме полога или шатра, удерживаемый на особых шестах, под которым процессии несут Святые Дары по церковным праздникам". В практике католической церкви было принято, чтобы понтифик, сидя на папском престоле и благословляя толпу верующих, был укрыт балдахином. В более широком смысле балдахин — это нарядный навес из дорогой ткани, помещенный над алтарем, троном, спальным ложем аристократа. Этимологически слово происходит от "Бальдак(ко)", античного названия Багдада — города, откуда импортировались ценные ткани.
Бернини, обратившись к семантическим истокам слова, создал из камня, дерева и бронзы самый роскошный балдахин, который только можно было представить. Захватывающий творческий вызов даже для художника его полета: речь шла о том, чтобы заполнить более чем значительный по размеру участок под громадным куполом Микеланджело. Проектирование и исполнение замысла заняли почти десять лет, но лишь после неоднократных исследований и доработок удалось сформулировать окончательный вариант. Четыре спиралевидные колонны, поддерживающие венец, что придает всему сооружению восточный привкус, намекая на колонны Константиновой базилики, а также в символическом смысле — на ордер колонн храма Соломона в Иерусалиме, словно обвитых виноградной лозой. Впрочем, архитектор охотно "приводил в движение" все используемые материалы, будь это камень или бронза, как в данном случае. Эту бронзу, если верить хронике, он раздобыл, демонтировав кое-что в покрытии Пантеона. Именно по этому поводу папский медик Джулио Манчини разразился импровизированной эпиграммой:
На верхушках колонн четыре ангела, за плечами которых видны такие же большие волюты в форме дельфиньего хребта, сходящиеся к центру композиции и подпирающие шар, увенчанный крестом. Результатом предпринятых усилий стала ярко выраженная декоративная, театрализованная броскость и зрелищность — иными словами, была достигнута одна из целей, которую Бернини ставил перед собой.
Полог воспроизводит идею движения и легкости, как и его боковые орнаменты, которые, будучи украшены филигранными узорами и кисточками, имитируют фактуру ценной материи. Бернини обожал такие виртуозные зрительные обманы, дававшие выход его склонности к показной театральности; именно эти приемы лягут в основу эстетики барокко. Однако он никогда не забывал о сути. Его балдахин соревнуется с куполом высотой более ста метров, располагаясь вдобавок ко всему под главным нефом высотой сорок четыре метра. Со всей своей строгой вертикальностью и тридцатиметровой высотой, что почти сравнимо с десятиэтажным домом, будучи интегрирован в окружающий интерьер, балдахин, по мнению наблюдателя, предстает в пропорциях базилики скорее изящным, чем внушительным. Борромини неоднократно вмешивался в длительный процесс разработки и изготовления всех деталей этой структуры, прежде всего покрытия, которое Бернини хотел завершить громадного веса статуей. Наконец, он выбрал позолоченную сферу, схожую с той, что венчает внешний купол; а поддерживают ее деревянные завитки, напоминающие о дельфинах, — гармоничное решение, по большей части придуманное и осмысленное именно Борромини.
В 1653 году папа Иннокентий X повелел Борромини взять в свои руки руководство строительством церкви Сант-Аньезе на пьяцца Навона, — здесь судьбы двух архитекторов пересеклись вновь, пусть и косвенно. Первым делом Борромини приказал снести все, что было создано его предшественниками, добился их увольнения и вывода за рамки проекта. Естественно, за этим шагом последовали досада и яростное возмущение отстраненных от дела мастеров, тем более что через два года понтифик умер и обстоятельства его смерти были чудовищны, как мы помним. После чего Камилло Памфили восстановил контроль над строительством на пьяцца Навона, из-за чего его отношения с Борромини резко ухудшились и стали крайне бурными.
Вероятнее всего, подрядчики начали подстрекать на неповиновение нанятых рабочих, в то время как дон Камилло, преисполненный вызывающей спеси из-за вновь обретенного главенства, докучал Борромини критикой: то стены ему казались не слишком прочными, то фундамент якобы был подготовлен неудовлетворительно. Вскоре атмосфера стала просто невыносимой. Тичинский биограф Борромини, Пьеро Бьянкони, рисует ее весьма выразительно: