Очнулась, когда он замедлился до невыносимо иссушающего темпа. Представила, что записывает камера впереди: одной рукой мужчина держит меня за волосы, немного оттягивая назад и вынуждая запрокидывать голову, его член медленно входит в меня, так же медленно выныривает, а я жадно вылизываю его пальцы, сходя с ума от этой неспешности и готовая умолять, чтобы он двигался быстрее. Сумасшедшее должно быть кино: пошлое, грязное, но такое возбуждающее. Но он не дал мне времени на это осознание, несколькими быстрыми толчками довел меня до срыва. Не позволил бессильно рухнуть на пол во время оргазма, просто продолжил короткие толчки, пока меня накрывало спазмами.
Вышел, вздернул меня за плечо, поставил на колени. Потянулся и взял ближайшую камеру в руку, другой водил по члену.
— Глаза не закрывай, смотри на меня. Рот шире. Вытащи язык.
Я не вполне понимала происходящее и подчинилась. Глянула вверх — он снимал меня сверху, но продолжал доводить себя до оргазма рукой.
— Шире! — прохрипел почти нервно. Такими же нервными стали его скользкие движения. — Глаза не закрывай!
Густая белая струя попала мне на щеку и язык. Член тут же скользнул в рот, чтобы я облизывала. И мужчина успокоился, только когда я послушно прошлась языком по головке несколько раз. После чего я наконец-то упала на пол, а он рухнул рядом.
Приходя в себя, я пыталась выявить свои впечатления. Опыт оказался… смущающим. Но притом ярким. Я не играла роль специально, не красовалась, но ощущение чужого присутствия разгоняло кровь. Может, я тоже немного извращенка?
Его голос вырвал из тумана:
— Потом, когда начнем друг к другу остывать, посмотрим этот фильмец. Хотя кому я вру? Уже сегодня посмотрим. Вместе выберем лучшие кадры и сведем. Ты как в монтаже видео?
— Ну уж нет! — я нашла в себе силы снова возмущаться, но ответом мне был лишь смех.
Еще через минуту я вдруг вспомнила:
— Сахар рассыпан. А мой рабочий день давно закончен.
— Что ты этим хочешь сказать? — он перевернулся на бок и с улыбкой разглядывал мое лицо.
— Что вы сейчас пойдете и уберете его сами. Чтобы не дискредитировать мою работу!
— Я уберу? — он вроде бы изумился и изогнул бровь.
— Ага, — тоже улыбнулась.
Я не особенно рассчитывала на успех, просто хотелось сменить тему. Но он приподнялся и потянулся за штанами. Подыгрывает. Настроение у него отличное, так почему бы не подыграть? Но я тоже резко села и перехватила его руку:
— А зачем вам одежда, Александр Дмитриевич? Вы веника стесняетесь?
Сама взяла включенную камеру, которая до сих пор лежала на полу. Он глянул на меня и расхохотался. Кивнул, встал и отправился в подсобку. Вернулся через минуту с нужными принадлежностями. Я снимала, как он тщательно подметает, убирает осколки сахарницы и смеется, поглядывая в мою сторону. Этот мужчина своего тела не стесняется совершенно. Но я подначивала, не сильно веря в то, что мне удастся его смутить:
— Ну же, Александр Дмитриевич, во второй серии вы решили филонить? Где блеск в глазах, где эмоциональный накал? Разыграйте подчинение моим приказам, а то не верю!
— Мне просто оператор слишком трусливый попался — боится подойти ближе.
Я шагнула вперед, взяла крупным планом его ягодицы, мазнула по невозбужденному члену, по груди, наблюдая за изображением на маленьком мониторе. В кадр попала и его улыбка. Александру Дмитриевичу мой вызов пришелся по душе. Не зря же он, закончив с этой эротическо-демонстративной уборкой, в которой без стеснения показал всего себя, притянул меня, выхватил камеру, вытянул руку и заснял наш долгий поцелуй. Вот такой момент, и в самом деле, можно сохранить для истории. Уже не страсть, но все еще азарт, щедро приправленный смехом.
Глава 34
Изменения происходили постепенно — так медленно, что психика не успевала их улавливать и вовремя сопротивляться. Но я точно осознала тот момент, когда поняла, что изменения уже произошли, и с ними ничего не поделаешь.
Дело было не в чем-то конкретном, а вообще во всем: в нашей глупой болтовне полуголыми на кухне, или в спонтанных постельных экспериментах, или в его диктате — когда Александр Дмитриевич напоминал мне о несусветном долге, а потом доводил меня до экстаза. Иногда удовольствие было настолько мощным, что я была готова разбить еще несколько ваз, чтобы повторить. И мы продолжали играть в игру, хотя уже ни у кого не оставалось сомнений, что давно играем ради одного и тоже приза. Я осознанно доводила его язвительностью — и за это получала жесткую страсть. А иногда говорила прямо, чего хочу. И получала нежность. Замечал ли он сам, что все чаще поддавался мне? Но поскольку меня ровным счетом всё устраивало, я и не думала анализировать происходящее.