Секс и эволюция человеческой природы

В этом — основное отличие социального антрополога от эволюциониста. Первый считает, что своими привычками и образом мысли западный городской человек отличается от бушмена гораздо сильнее, чем каждый из них — от своей жены. Различия народов — это предмет социальной антропологии. Но в итоге она пристально рассматривает песчинки расовых различий и игнорирует горы сходств. Мужчины во всем мире дерутся, конкурируют, любят, рисуются перед женщинами и охотятся одинаково. Бушмен пытается победить с помощью копья или дубинки, американец — с помощью пистолета или судебного иска. Бушмен пытается стать вождем, американец — ведущим финансовым партнером. Предмет социальной антропологии (традиции, мифы, искусства, язык, ритуалы), с моей точки зрения — не более, чем верхушка айсберга. Ниже лежит фундаментальная основа человеческой природы — она универсальна и бывает либо мужской, либо женской. С точки зрения марсианина, исследующий различия между расами антрополог выглядит как фермер, исследующий разницу между отдельными колосками пшеницы. Марсианину гораздо любопытнее, как выглядит типичная пшеница. По-настоящему интересны человеческие универсалии, а не различия^{417}.

Одна из самых устойчивых универсалий — гендерные роли. Эдвард Уилсон говорит:

«В разных культурах мужчины добиваются и получают, а женщины являются предметом защиты и обмена. Сыновьям позволяются сексуальные безумства, а дочерям, рискующим потерять невинность — нет. Когда секс продается, то покупатели обычно — мужчины^{418}».

Джон Туби и Леда Космидес бросили более резкий вызов культурным интерпретациям этих универсалий:

«К представлению о „культурных“ причинах различий в поведении людей можно будет относиться всерьез только тогда, когда мы услышим о женских бандах, терроризирующих деревни и захватывающих мужчин в качестве „наложников“, о родителях, отдающих в монастырь сыновей, а не дочерей, чтобы защитить их целомудрие, или когда мы обнаружим, что привлекательность красоты, власти и возраста в партнере меняется от культуры к культуре. Причем, культур, где в женщине ценится красота и молодость, а в мужчине власть — столько же, сколько тех, где все наоборот^{419}».

Глупо отрицать различия между полами перед лицом свидетельств, которые я здесь привожу. Но так же глупо их и преувеличивать. В плане интеллекта, к примеру, нет причины считать, что мужчины глупее или умнее женщин: эволюционный подход ничего подобного не предполагает, и никакие данные это не подтверждают. Как было сказано выше, они говорят лишь о том, что мужчины, похоже, лучше справляются с абстрактными и связанными с пространственным мышлением задачами, а женщины — с вербальными и социальными. Это значительно усложняет работу тому, кто пытается создать интеллектуальный тест, нечувствительный к межполовым различиям. Представление об общей для двух полов унифицированной ментальности смехотворно.

Кроме того, идея о ментальных различиях полов не может служить оправданием для тех или иных типов (анти-) социального поведения. Анна Муар и Дэвид Джессел пишут:

«Мы не можем превозносить то, что в нас естественно, только из-за его естественности; мужчины, к примеру, имеют естественную предрасположенность к убийству и внебрачным связям — а это не является рецептом счастливого выживания в нашем обществе^{420}».

Люди легко забывают, что слова «является» и «должно» — это не одно и то же. Если мы пытаемся исправить различия в мозгах мужчины и женщины через общественные механизмы, то действуем против природы — но не более, чем когда ставим вне закона убийство. При этом очень важно осознавать, что мы не ищем потерянную идентичность, а боремся с реально существующим различием. Принимая желаемое за действительное и считая, что два пола в ментальном отношении не различаются, мы занимаемся чистой пропагандой и не делаем лучше ни мужчинам, ни женщинам.

Глава 9 Механика красоты