Секс. Любовь. Свадьба (СИ)

— Что нам делать? — Я отступаю от него, вышагивая по сараю и пытаясь контролировать себя, но так сильно нервничаю, что хочется кричать. Обхватив себя руками, я продолжаю плакать, присаживаясь на тюк сена, лежащий в другом конце сарая. — Я чувствую, что даже не знаю, кто ты… и кто я, — бормочу я, надеясь, что он услышит меня сквозь бурю. — Я больше не хочу быть такой. Я не хочу все время злиться.

— Мы и не должны быть такими. — Его голос звучит сломлено, и внешне он выглядит ничуть не лучше.

— Почему? Потому что ты вдруг решил, что пора присутствовать в нашем браке, а не ходить как привидение?

Ноа резко хмурится.

— Я не знаю, что еще ты хочешь, чтобы я тебе сказал, потому что ты не слышишь то, что я говорю.

Я смотрю на мужа. Он ударился головой? Может, я слишком сильно бросила этот дневник.

— О чем ты вообще?

Ноа поворачивается и смотрит на меня. На мгновение он позволяет мне увидеть, насколько действительно устал от всего этого. Насколько сильно он был подавлен тем, что, как он знает, уничтожило нас. Я хочу помочь ему и облегчить бремя. Хочу, чтобы он понял, что ему не придется справляться с этим в одиночку, даже несмотря на то что в последний год я справлялась с этим сама, без него.

Он хмурится и смотрит на меня так, будто хочет что-то сказать. Я жду. Ничего. Он сглатывает. Его взгляд напряженный, может быть, слишком пристальный.

— В этот раз ты действительно выслушаешь то, что я скажу?

Я киваю. Знаю, что это наш последний шанс, наша последняя возможность спастись от крушения поезда, которым были наши отношения. Опустив голову, Ноа переступает с ноги на ногу, чувствуя себя неловко.

— Те воспоминания, которые я прочитал… Они причиняют боль. Нет, они, черт возьми, выпотрошили меня, когда я узнал, как ты относишься ко мне и насколько одинокой себя чувствовала. Я заново пережил все, что случилось с Марой… — внезапно он замолкает, и когда я смотрю на него, то вижу, как он плачет. Беззвучные слезы, вызванные одним воспоминанием, которое мы оба пытаемся игнорировать, но не можем. Я подробно писала о смерти Мары, и, хотя Ноа был там, читать о ее смерти глазами матери — это совсем не то, что переживает отец. — Тогда я этого не видел, и я не думаю, что ты тоже не видела, но мой способ пережить это отличается от твоего. Я ее отец, Келли. Ее защитник. Я должен был быть тем парнем, который заботится о ней, но независимо от того, сколько денег я зарабатывал, как бы много я ни работал, я не мог вылечить ее от рака и не мог вернуть ее. Я не мог забрать твою или свою боль, поэтому просто избегал этого. И мне жаль, что я так поступал.

Я знала, что читать мои слова ему будет тяжело. Но, глядя сейчас в его лицо, полное агонии и разрушения, я понимала, что он не только прочитал мою версию ее смерти. Ему пришлось пережить ее заново.

— Прости, что бросила в тебя дневник. — Ноа вздрагивает от моих извинений. — Я не подумала об этом. Сделала это только потому, что больше так не могла.

— Нет, я рад, что ты это сделала. Мне больно, что ты чувствовала себя одиноко, хотя я был там. Ведь ты тоже все это пережила. Чертовски больно читать все это снова.

— Но ты не всегда там был, Ноа. — Он знает, что это правда. Все месяцы, что мы с Марой провели в больнице, борясь за ее жизнь, Ноа работал. Ему пришлось это делать, потому что один из нас должен был работать. Его не было рядом, когда дочь умоляла меня убрать ее боль или части тела, в которых она появлялась, когда я обнимала ее по ночам и умоляла Бога забрать ее, чтобы она больше не страдала. Но… он прочитал это. Все это, и по его лицу видно, что ему это было необходимо.

— Что я должен был делать? Бросить работу? Мы не смогли бы оплатить ее лечение или позаботиться о других наших детях. Знаю, ты думаешь, что я бросил тебя в тот момент, но я сделал единственное, что считал правильным, — поддержал свою семью деньгами. Ты не можешь обвинять меня в этом, как и я не могу обвинить тебя в том, что ты обвиняешь меня. Мы сделали это вместе. Я отстранился, но ты вела себя так, будто я виноват в том, что она умерла, потому что я не хотел вести ее к врачу.

Я мгновенно прихожу в ярость. Как он мог такое сказать?

— Я зла, Ноа. До сих пор. Я не могу это изменить.

Зарычав, он резко бьет кулаком по стене сарая. Дряхлое дерево с треском раскалывается от удара правой рукой. Вокруг поднимается пыль.

— МНЕ ОХРЕНЕТЬ КАК ЖАЛЬ! — кричит он. — Каждый гребаный день я хочу, чтобы забрали меня, и тебе не пришлось бы иметь дело с этой хренью.

— Я не хочу этого, Ноа, — уверяю я его, чувствуя себя еще хуже. — И я не хочу, чтобы ты так себя чувствовал.

Теряя терпение и все больше раздражаясь, он начинает ходить по сараю, как недавно это делала я.

— Что я должен был делать? Я… не мог избавиться от боли. Не мог ее вылечить. Ну, я сделал то, что посчитал нужным. И можешь винить меня в этом, если хочешь. Я возьму на себя вину, но тебе нужно знать, что я тоже потерял ее. Из всего, что я прочитал, меня больше всего бесило то, что я потерял тебя, но ты ни разу не задумывалась о том, что я чувствую.