Я снова фыркаю. Слезы подступают к глазам и угрожают пролиться, когда я смотрю на себя в огромное зеркало в полный рост.
— Очень жаль, что он не собирается говорить со мной об этом. Он просто избегает наших проблем, как будто их и нет вовсе.
— Он скорбит, дорогая. По-своему.
— Я знаю, что скорбит, но он отталкивает меня. Спустя несколько дней после смерти Мары Ноа превратился в зомби. Ничего не говорил, не прикасался ко мне, едва ел и спал. А потом родилась Финли, и все стало только хуже.
Поправляя подвязку, Кейт слушает все, что я говорю, а затем замирает и смотрит на меня.
— Я знаю, это сложно, но, пожалуйста, поверьте мне, когда я говорю, что в вашем браке есть то, что
Я бы предпочла не смотреть на себя, но впервые внимательно рассматриваю свой костюм на Хэллоуин. Мне не все равно, что я смотрюсь в то же самое зеркало, которое Ноа разбил меньше недели назад, но я отбрасываю эти мысли, не желая вспоминать, почему он так сделал.
— Не стоит матерям так одеваться, — смущенно говорю я.
— Ни хрена подобного, — слышу я гортанное ворчание позади себя и в шоке поворачиваюсь, замечая в дверном проеме улыбающегося Ноа. — Матери должны всегда так одеваться.
Кейт и я смеемся и поворачиваемся к нему. Он не смотрит на Кейт или на что-либо еще в комнате. Нет, взгляд моего мужа прикован ко мне и моему кожаному комбинезону, который любезно предоставила Эшлинн. Видимо, она не так давно снялась в фильме на тематику Хэллоуина, так как снабдила всех нас костюмами непослушных девочек. Но прежде она заверила нас, что ничего не происходило в одежде или на одежде. Я могу ошибаться, но, судя по выражению лица Ноа, он не разочарован.
Мы смотрим друг на друга, и мои щеки покрываются румянцем от того, что мне кажется, будто я стою перед ним голой. Давайте начистоту: мой костюм оставляет мало места для воображения.
Кейт прочищает горло:
— Я буду внизу с детьми, — удовлетворенно произносит она. Когда подруга подходит к двери, в проеме которой стоит Ноа, то что-то шепчет моему мужу на ухо. Он улыбается, но не отводит от меня взгляда.
Когда она выходит за дверь, Ноа стискивает зубы. Я не понимаю… Он расстроен? Он не хочет, чтобы я носила этот костюм?
Мой взгляд скользит по его рукам, покрытым татуировками, под которыми четко прослеживаются вены и мышцы. Ноа пожирает меня взглядом, рассматривая костюм, плотно облегающий мои грудь, живот и бедра. На его губах медленно расползается ухмылка. Он подмигивает мне и скрещивает руки на груди.
— Женщина-кошка?
Я киваю и поднимаю кнут, зажатый в руке.
— С реквизитом.
— Мило, — говорит он, потирая большим пальцем нижнюю губу.
Я шагаю к нему, сохраняя между нами расстояние в несколько дюймов. Стоя перед ним, я провожу кнутом по внутренней стороне его бедра. Не разрывая зрительный контакт, я замечаю, каким затрудненным становится его дыхание, как поднимается его грудь и как он прищуривается. Муж тяжело сглатывает и делает глубокий вдох, когда я опускаю кнут и прикусываю нижнюю губу.
Ноа хватает меня быстрее, чем я того ожидаю, и толкает к раковине, разбрасывая средства для макияжа по столешнице. Я не жду, когда он что-нибудь скажет, и льну к его губам. Руками он касается моего лица, а наши губы сливаются в поцелуе. Его дыхание становится прерывистым и бесконтрольным. Пальцами Ноа скользит в мои волосы и дергает за них, чтобы я предоставила ему доступ к шее. Посасывая мою ключицу, он стонет и прижимает меня к столешнице. Его эрекция упирается в меня, и, прежде чем я осознаю, он прикусывает мою кожу.
— Насколько сложно снять этот костюм?
— Нелегко, — говорю я ему, понимая, что мое собственное дыхание прерывистое и неконтролируемое.
Ноа пытается стянуть костюм и терпит неудачу.
— Иисусе, он что, приклеен?
Я смеюсь, пытаясь снять его с себя. Мы никак не успеем сделать это, еще и дверь не заперта.
Как нарочно, Севи заползает в комнату, указывает вниз и лает.
Ноа смеется.
— Что такое, парень? Джонни упал в колодец?
Севи смотрит на него так, будто он сошел с ума, хотя сейчас оба могут с этим поспорить. Конечно же, Севи ничего не отвечает Ноа и уползает, продолжая лаять. Затем мы слышим, как кто-то стучит в дверь. Ноа закатывает глаза.
— Я раздену тебя до конца этого вечера.
Я улыбаюсь и похлопываю его по плечу.
— Если будешь хорошо себя вести, то я даже готова тебе помочь.
Я отстраняюсь от него, намереваясь посмотреть, кто стучал в дверь, но Ноа прижимает меня к своей груди.
— Разве я спрашивал тебя?
Проведя ладонями по его груди, я сжимаю пальцами хлопчатобумажную ткань рубашки и смотрю на него, сдерживая улыбку. Ноа такой горячий, когда ведет себя так грубо, по-собственнически.
— Нет.
— Это приказ. Я вытащу тебя из этого костюма, и ты позволишь мне сосать свои висюльки, которые я так сильно люблю.