Секс. Любовь. Свадьба (СИ)

Моя первая мысль: он выстрелил в нее. И я молюсь, чтобы это было неправдой. Я не вижу на дочери крови. Но, опять же, ружье не способно повредить кожу. Я выбегаю посмотреть, что случилось.

— Хейзел, почему ты так странно идешь?

Она нервно смотрит на меня.

— Я могу взорваться.

— Что? — спрашивает Келли, подбегая к ней. — Почему?

— Я проглотила пульки, — шепчет она, осторожно шагая к нам.

Выпучив глаза от неверия, я сразу же смотрю на бледного как призрак Оливера.

— Это вышло случайно. — Бросив ружье на землю, он поднимает руки. Его щеки покраснели, а на лбу блестят капельки пота. — Клянусь.

Я опускаюсь на колени рядом с Хейзел и беру ее лицо в свои ладони.

— Почему ты их проглотила? Почему положила их в рот?

По ее покрасневшим щекам текут слезы. Дочь икает.

— Мы забирались на дерево, чтобы пострелять в койотов, — объясняет она, снова икая. — Оливер сказал, чтобы я положила их в рот, пока мы не поднимемся наверх, а потом я бы их выплюнула. — Хейзел широко раскрывает глаза. — Но я не выплюнула.

Я смотрю на сына. Не уверен, но мне кажется, что я прожигаю взглядом этого мелкого говнюка. Он пообещал, что будет хорошо себя вести.

— Зачем ты это сделал? — грозно спрашиваю я.

Быстро моргая, он сглатывает.

— Я ударил ее по спине, думал, что она их выплюнет. Но она проглотила все патроны! — объясняет Оливер, переминаясь с одной ноги на другую, словно ему нужно срочно в туалет. Или он понимает, что у него проблемы. — Это не специально. Я не думал, что она их проглотит. Клянусь! Пожалуйста, не наказывай меня, — умоляет он. — Я очень хочу поехать на рыбалку.

Хейзел обхватывает ладошками мое лицо.

— Неужели я сейчас умру и отправлюсь к Маре?

— Нет! — уверяю я дочь, прижимая ее тельце к своей груди. — Все хорошо.

Я знаю, что все нормально, потому что и сам глотал в детстве патроны. Иногда старшие братья бывают засранцами, а я в шесть лет был достаточно наивен, когда поверил, что, проглотив пульки, смогу пердеть огнем. Тогда это казалось мне довольно крутой суперспособностью.

— Папа, — задыхаясь, произносит Хейзел, затем вырывается из моих объятий и кладет ладошку в области моего сердца. — Твое сердечко так громко бьется.

Я ничего не отвечаю. Просто снова обнимаю ее и на мгновение забываю, что в моих руках находится Хейзел, потому что она ощущается так же, как Мара. Оливер смотрит на нас, наморщив лоб, но потом вздыхает и заходит в дом.

Келли следует за ним, а я остаюсь на крыльце, удерживая в объятиях свою дочь. Когда я отстраняюсь (потому что мне необходимо это сделать, пока я не начал плакать), Хейзел смотрит на меня, и я понимаю, что передо мной не Мара. Внешне Хейзел полностью отличается от нее, но ее сердце, как и у покойной сестры, полно любви к своему брату. Настолько сильной, что она держала во рту патроны, потому что он ее попросил.

Я прикасаюсь к ее щеке.

— Не засовывай пульки в рот, милая. Это вредно для здоровья.

Она медленно моргает. Опустив руки на мою рубашку, дочь водит пальчиками по шву воротника.

— Значит, я не умру?

— Нет. Не в ближайшее время.

— Почему тогда умерла Мара? Почему она не умерла попозже?

Я сглатываю ком, застрявший в горле. Глаза застилают слезы.

— Потому что Мара болела, — задыхаясь и тяжело дыша, произношу я. — Пришло ее время покинуть нас.

Ненавижу это объяснять. Даже когда Мара умерла, не мы с Келли рассказали об этом детям. Пришел социальный работник и все им объяснил. Тогда Хейзел было четыре года. Не уверен, что она хоть что-то поняла. Теперь же она полна любопытства и недоумения по поводу случившегося.

Хейзел вздыхает.

— Ладно. — А потом быстро забегает в дом. Я слышу, как она кричит Элле, которая достает пиццу из духовки: — Как думаешь, если я съем пиццу, у меня в животе взорвется патрон?

Элла удивленно вздыхает.

— Глупышка, зачем ты их проглотила?

— Это был несчастный случай.

Возвращаюсь в дом и поднимаюсь на второй этаж. Я нахожу Келли в комнате Оливера, где (хотите — верьте, хотите — нет) он плачет, уткнувшись лицом в подушку. Келли поглаживает его руку, разговаривая с ним нежным голосом.

— Мы не злимся, приятель. Просто нужно быть очень осторожным со своими сестрами.

— Я не хотел на нее падать. Я не специально.

Закрыв глаза, я прижимаюсь лбом к дверному косяку. Он плачет не из-за Хейзел и патронов. Сын говорит о Маре, и я хочу, чтобы этот гребаный день закончился. Мне хочется запереться в комнате с бутылкой виски и выпить до дна эту чертову штуку.

— Мы знаем, Оливер, — уверяет его Келли. — В этом нет твоей вины.

— Но это так! — кричит он, отрывая подушку от лица и садясь. — Это моя вина, потому что я упал на нее, а потом она заболела раком и умерла!