Однако все было не так. Да, Оливер упал на сестру, и по этой причине мы, наконец, отвели ее к врачу. Но Мара начала хромать еще за несколько месяцев до этого случая. Я подумал, что нога у нее болит из-за быстрого роста, и махнул на все рукой. В глубине души Келли знала, что это нечто большее, и постоянно говорила мне, что мы должны принять меры. Прошли месяцы, драгоценные месяцы. И если бы я не был настолько упрямым, утверждая, что детям нужно закаляться, а не бегать к врачу по любому поводу, возможно, сегодня она была бы жива. Но Мара умерла, и если кто-то в этом и виноват, то, скорее всего, я.
— Она заболела не из-за тебя, Оливер, — уверяет Келли сына, пытаясь удержать его, но он продолжает отталкивать от себя ее руки. — У нее был рак еще до того, как мы узнали диагноз. Ты упал на нее, и это помогло обнаружить его. Мы должны благодарить тебя, потому что у нас было с ней больше времени.
— Нет, ничего подобного. — Он плачет, закрыв лицо ладонями, высвобождая гнев и печаль. — Она умерла.
Ни один десятилетний ребенок не должен чувствовать себя виноватым, считая, что именно его действия стали причиной смерти сестры. Ни одни родители не должны брать на себя всю эту боль и делать вид, что все в порядке, когда в глубине души чувствуют, что в тот день они подвели своих детей.
Я хочу, чтобы эта боль исчезла. Хочу перебороть эти эмоции, с которыми никто из нас не может справиться и не может их понять. Вся эта чертова скорбь, эти бесполезные эмоции, которые, как говорят все вокруг, накатывают словно волны… Ну, сегодня они сбили меня с ног, как цунами, и их нужно остановить. Сейчас же.
Мой гнев нарастает, разжигая пламя вины. Я больше не могу это игнорировать. Груз вины тянет меня ко дну. Зайдя в нашу спальню, я хватаюсь за сердце, ловлю ртом воздух и чувствую себя загнанным в ловушку. В воспоминаниях всплывает образ безжизненной Мары на моих руках.
Я не знаю, сколько времени проходит, когда Келли появляется передо мной. Она берет мое лицо в свои руки.
— Поговори со мной, — умоляет она.
Я не могу. Не хочу этого.
— Ты закрываешься от меня. Это не жизнь, Ноа. Это выживание. Лучше я утону в твоей жестокости, чем задохнусь от твоего молчания.
Я лучше умру, чем почувствую эту боль.
ГЛАВА 20
Келли
*
Обычно я не перечитываю то, что написала. Но сегодня я перелистываю страницы назад. Возвращаюсь к той, которую никогда не осмеливалась прочитать снова. Не знаю, почему делаю это. Может быть, чтобы вспомнить мою драгоценную белокурую малышку, у которой слишком рано отняли жизнь.
Мне требуется некоторое время, чтобы найти необходимую запись, но потом я, словно по велению рока, вновь перечитываю события той ночи. Глубоко вздохнув, я провожу пальцами по потрепанным страницам, исписанным чернилами. А затем читаю то, что написала в тот день. В день ее смерти, двадцать восьмого августа.
*