Секс. Любовь. Свадьба (СИ)

Я смотрю на Келли. Она плачет. Я знаю, что сейчас должен протянуть руку и утешить ее, однако не могу этого сделать.

ГЛАВА 24

Келли

Он даже не понял, как его выбросили. В буквальном смысле.

(Бедный дневник. Он такого не ожидал)

Дневник, я так зла. Нет, я безумно зла. Существует ли для описания этого состояния подходящее слово? Ноа не хочет посещать могилу Мары. Почему? Почему бы ему не сходить туда? Я не знаю и не могу понять его логику. Честно говоря, дневник, когда я начала писать тебе, то думала, что ты сможешь меня исцелить. Я думала, ты сможешь залечить мои раны. Я подумала, может быть, благодаря воспоминаниям я смогу снова найти себя и понять, когда мы потеряли связь. Я знала, что это произошло, когда умерла Мара, просто подумала, что со временем мы снова сможем обрести друг друга. Я решила, что постепенно Ноа откроется мне, и наши отношения придут в норму. Но как мы можем это сделать, если он постоянно отталкивает меня и не может открыться? Я боюсь, что наши отношения снова на грани, потому что каждый раз, когда он закрывается от меня, мое сердце чуть-чуть остывает. В конце концов, не уверена, хватит ли сил, чтобы пережить это.

***

На ночь мы остановились в Тусоне. В единственном отеле, в котором есть свободные места. В номере только две кровати, поэтому на каждую улеглись по три человека. Оливер, Севи и Хейзел спят на одной кровати, Ноа, Фин и я — на другой.

С Ноа мы почти не разговариваем. Он смотрит на стену. Я смотрю в окно. Слышно только сопение Севи и отдаленный гул светильника где-то за пределами номера.

Так проходит вся ночь, и я не знаю, нужно ли что-то сказать. Часть меня не желает разговаривать, потому что, если муж хочет забыть нашу дочь, может быть, я должна ему позволить сделать это.

День проходит так же, как вчера. Дети сводят Ноа с ума, а я пытаюсь приручить маленьких монстров. При этом мне кажется, что муж смотрит на меня так, будто эта поездка была худшей идеей на свете.

Мы въезжаем в Остин около трех часов дня, и, как я и ожидала, первой же просьбой Хейзел было:

— Давайте навестим Мару.

Я смотрю на Ноа, зная, что он не откажет ей, потому что мы буквально в пяти минутах езды от кладбища, которое находится по пути к дому его родителей.

Ноа тут же напрягается и поворачивает налево, направляясь к дороге, ведущей на кладбище. Судя по его лицу, ему не нравится эта затея. После смерти Мары он всего один раз был на ее могиле. В годовщину. Пока мы отмечали ее день рождения с кексами в виде единорогов и розово-серебристыми воздушными шарами, Ноа держался в сторонке и ничего ей не сказал. Я боялась, что сегодня будет то же самое.

Глубоко вдохнув, Ноа паркуется. Выйдя вместе с детьми из машины, я оглядываюсь на него, держа Фин на руках.

— Ты идешь?

Он качает головой.

— Давай ты пойдешь одна.

Я захлопываю дверь и ухожу, не оглядываясь. Пошел он на хрен. Если он не может просто прийти и взглянуть на могилу дочери, я отказываюсь делать это с ним.

Шагая рядом со мной, Оливер оглядывается через плечо.

— Папа не идет?

Я обнимаю его за плечи, Хейзел и Севи бегут впереди нас.

— Думаю, ему просто нужно немного побыть в тишине.

Оливер замедляет шаг, когда мы приближаемся к дубу, рядом с которым похоронена Мара. Я ненавижу чувство, с каждым шагом зарождающееся в моей груди, и осознание того, что больше не увижу ее лица, даже не почувствую ее присутствие, потому что в некотором смысле Ноа прав. Здесь только ее тело. Мне хочется, чтобы было что-то большее, но лишь потому, что я хочу вернуть своего ребенка. Я не хочу навещать ее здесь. Я хочу держать ее на руках. Но мне приходится навещать ее, если в этом есть смысл. Да, здесь просто ее кости, разлагающееся тело ребенка, который не должен был умереть раньше меня. Тело, которое мне не удалось защитить.

Как ее мать я чувствую, что обязана быть здесь. И сколько бы раз вы ни говорили скорбящим родителям, что они не виноваты в смерти своего ребенка, они вам не поверят.