Секс. Любовь. Свадьба (СИ)

Могила Мары усеяна полевыми цветами, которые цветут здесь каждую весну и увядают к лету. Сейчас осень, поэтому ярких цветов нет, но видно, что за могилкой ухаживали. В вазах, расположенных по обе стороны от надгробия, стоят букеты свежесрезанных цветов, а рядом сидит стеклянный единорог.

— Дедушка Фишер сделал эту красоту! — верещит Хейзел, улыбаясь и рассматривая цветы.

Мой отец всегда следил за могилой Мары. Думаю, он находит умиротворение в том, что все еще может что-то сделать для нее или для нас. Ее имя на надгробии привлекает мое внимание. Оно усеяно блестками.

Мара Рэй Беккет.

Грудь сдавливает от боли. Боль настолько сильна, что после посещения могилы дочери мне всегда требуется несколько дней, чтобы избавиться от нее. Слезы жгут глаза, но я моргаю и смотрю, как дети прикрепляют к надгробию рисунки, которые они нарисовали.

Надолго мы не задерживаемся, потому что детям не терпится попасть к бабушке и дедушке. Родители Ноа живут на озере Трэвис.

У меня перехватывает дыхание, когда мы уходим. Я чувствую, что должна ей что-нибудь сказать, но не знаю, что именно. Я шепчу себе под нос: «Я скучаю по тебе», зная, что где-то там дочь слышит меня.

Сидя в машине, дети посвящают Ноа в каждую деталь о живых цветах и о том, как блестки на надгробии сияют под лучами солнца. Он молчит, крепко вцепившись в руль двумя руками.

Мы не разговариваем все пятнадцать минут езды до дома его родителей. Хейзел в сотый раз поет песенку про детеныша акулы, и к тому моменту, когда мы проезжаем вниз по длинной грунтовой дороге, Ноа выглядит так, будто его сейчас вырвет. Он побледнел и тяжело дышит.

Я опять же без его помощи вытаскиваю детей из машины. Он смотрит на меня поверх крыши автомобиля, и я вижу, как муж хмурится. Ноа хочет что-то сказать, но не говорит. Может быть, он не может. Хотя даже если бы и мог, он не сделал бы этого. Ноа просто разворачивается и уходит по тропинке к озеру, никому не сказав ни слова.

Его мама стоит на крыльце в окружении детей. Даже Фин теперь не хочет иметь со мной ничего общего, как только замечает отца Ноа.

Мама Ноа смотрит на тропинку, по которой ушел ее сын, и замечает мое выражение лица.

— Ты в порядке, дорогуша?

Использование этого обращения ощущается камнем на сердце. Ноа всегда называл Мару своей дорогушей. Я киваю.

— Поездка была долгой. Пойду проверю, как там Ноа.

Грейс отводит детей в дом.

— Бабушка испекла печенье.

Она сияет от счастья, загоняя всех внутрь. Мгновение я смотрю на них. Севи встает на четвереньки и заползает на кухню. Как поистине заботливая мать, которой она всегда и была, Грейс гладит его по голове, когда он лает.

— Кто у нас хороший песик? — воркует Грейс, кладя ему в рот печенье.

Глубоко вздохнув, я иду за Ноа с дневником в руке и едва сдерживая слезы. Я нахожу его у кромки воды. Он стоит ко мне спиной.

— В чем, черт возьми, твоя проблема?

Не оборачиваясь, он произносит:

— Я не хочу здесь находиться.

Я стискиваю зубы, злясь из-за этой ситуации, нашей дочери и всего прочего.

— Тебе не стоило приезжать. Я могла бы приехать одна.

— Господи, Келли! — кричит он, поворачиваясь ко мне лицом. А потом смотрит на меня, и от выражения его лица мне хочется вернуть свои слова обратно и никогда их больше не произносить. — Я не это имел в виду. Я просто ненавижу то, как мне больно здесь находиться.

Он замолкает, кладет руки на бедра и смотрит в небо.

— Как только мы пересекли границу штата Техас, это чувство поселилось в душе, и теперь, когда мы находимся в том месте, где вырастили ее, стало только хуже.

— Тогда поговори со мной, — умоляю я, желая протянуть руку и обнять его. Я вижу, что ему больно, но он не позволяет мне помочь ему. Он не хочет помогать мне. — Вместе мы сможем через это пройти.

На мгновение его взгляд дрогнул.

— Я пытался. — И, хотя я думаю, что он не хочет, чтобы это было заметно, его голос звучит сломлено.

— Нет, не пытался. Ты избегал разговора.

— Я не знаю, как это исправить, — бормочет Ноа. — Понимаю, что ты не счастлива, но все, что я делаю и говорю, выглядит неправильным.

Отчасти он прав.

— Если ты хотел быть рядом со мной и исправить ситуацию, почему тогда не мог просто выйти из машины? Почему?

Выражение его лица меняется. Черт возьми, меняется вся его манера поведения. Этот взгляд, слова, которые он ранее произнес. Я жду, когда он признается, что пошутил, что не хочет забывать нашу дочь. Но это лишь мое воображение. Честно говоря, этот разговор назревал уже очень давно. Я просто не думала, что он произойдет в тот же день, когда мы вернемся в дом у озера, в котором поженились одиннадцать лет назад. Я обдумывала это: каждое слово, которое бы я сказала ему, выражение своего лица, тон голоса — все это. Но то, что я вижу прямо сейчас, выглядит совсем иначе. И дневник мне больше не поможет. Здесь часть меня, мои мысли, которыми я никогда ни с кем не делилась. Даже со своим терапевтом.

Сейчас за меня говорят шрамы на сердце.

— Значит, она так мало значила для тебя, что ты даже не желаешь пойти с нами на ее могилу?