Секс, ложь и фото

— Улыбочку, месье мумификатор, — громко произнесла я, нацеливаясь на Шилкина объективом «Никона».

От неожиданности он резко повернул ко мне свое бледное перепуганное и одновременно свирепое лицо. Такого выражения я еще не видела у него. Сверкнула вспышка.

— Для истории, — улыбнулась я.

Он выпустил трепыхающуюся жертву, которая стала медленно оседать на снег.

— Что ты здесь делаешь? — глухим, взволнованным голосом спросил он.

— Гоняюсь за жизнью, — иронично ответила я, — иду, так сказать, по твоим следам или по следу…

Он было сделал шаг в моем направлении.

— Попрошу тебя остаться на месте, — усмехнулась я, — и раздвинь, пожалуйста, ноги.

Я снова подняла «Никон» и щелкнула.

— Это для моего нового альбома, — с издевкой улыбнулась я. — «Преступники и их преступления» называется. Очень рекомендую.

Я была в ударе.

— Ты спятила! — криво улыбнулся Шилкин.

Он, похоже, справился с первым испугом и снова обрел все присущее ему хладнокровие. Но я догадывалась, что его самообладание имеет под собой очень непрочное основание — уверенность, что он сможет либо убедить меня отдать пленку и все забыть, либо что он запросто разделается со мной. Второй вариант, принимая во внимание ситуацию, был более вероятен.

— Ты прекрасно двигался, — продолжала я свой экскурс в заповедник его нервной системы, которая в иные минуты мне казалась сделанной из тульской стали, — меня, признаюсь, распирало желание запечатлеть твою кошачью пластику.

— Отдай фотоаппарат. — Он сделал шаг ко мне, в его голосе звучала угроза.

— Этого, милый, я не могу сделать, — обаятельно улыбнулась я, — во-первых, он денег стоит, а во-вторых, для меня превыше всего мое искусство. Ты как художник должен, полагаю, меня понять.

— Ну хорошо, — осклабился он, — поиздевалась, потешила свое самолюбие и хватит. Иди сюда, отдай пленку, и мы сумеем, я думаю, договориться.

— Ты на самом деле считаешь, что я так наивна? — усмехнулась я, — ты не оценил моей проницательности, дорогой Рамсес, я склонна предположить, что вслед за Аллой должна была настать моя очередь отплыть на сверкающей барке к новой жизни? Но вы не поняли главного, господин Шилкин, культура Древнего Египта зиждилась на понятиях любви и жизни.

А вы, значит, решили поупражняться в смерти… Но только отсылая к праотцам своих ближних. Это уже не апломб фараона, это, я бы сказала, претензия стать самим Ра — верховным владыкой. Искусство представлялось вам, господин художник, неким мавзолеем, раз попав под его своды, человек терял в ваших глазах свою мирскую самостоятельность. Да и разве может сравниться жизнь, полная опасностей, разочарований, болезней и горя, с остекленевшим величием священного мумификаторства. Ценность человека для вас была его ценностью только в качестве модели. Вы тешили себя иллюзией, что ловите и отображаете жизнь, в то время как сами занимались производством слепков с ее посмертного лика.

— Очень глубоко и проникновенно, — ухмыльнулся Шилкин, делая еще один шаг в мою сторону, — тебе бы лекции читать в Оксфордском университете.

— У меня еще все впереди.

— А вот здесь ты заблуждаешься, — Шилкин рванулся ко мне, но прежде чем он успел подскочить, я подняла руку с пистолетом и направила его в злобную физиономию.

— Откуда это у тебя, девочка? — Он остановился в трех шагах от меня. — Ты ведь шутишь, не так ли?

— Шутки кончились, господин мумификатор. — Я опустила флажок предохранителя.

— Я тебе все объясню, — торопливо заговорил Шилкин, — это все Волков. Это он их всех убил. Вот, я хотел тебе показать…

Он достал из кармана сложенный пополам конверт и протянул его, сделав шаг в мою сторону.

— Помогите, — раздался сиплый голос оттуда, где, прислонившись к грязной стене, сидела Алла.

Я инстинктивно повернула голову, и в этот момент ко мне метнулась зловещая тень. Машинально или от испуга я надавила на спусковой крючок… Глухо хлопнул выстрел в ночной тишине. Вспышка на секунду осветила сцену, где разыгрывалась эта трагикомедия. Крепкое тело Шилкина ударило меня в плечо, и я, не удержавшись на ногах, свалилась в сугроб. Меня обдало отвратительно-едким запахом, защипало в глазах.

Кое-как я поднялась на колени и, захватив пригоршней снег, приложила его к лицу. Пытаясь встать, я оперлась на что-то шевелящееся и поняла, что это корчащийся в судорогах Шилкин. Я выпрямилась, пистолета в руках не было, наверное, выронила, когда падала. Я не стала искать и, пошатываясь, словно пьяная, пошла на стоны Аллы.

— Как ты? — Я присела рядом с ней.

— Бывало и получше. — Она попыталась встать, но ноги не слушались ее. — Кто-то стрелял? — прижав руку к горлу, спросила она.

— Пистолет стрелял. Давай я помогу тебе.

Я с трудом подняла ее, она уцепилась рукой за воротник моей шубы и, не удержавшись, опять повалилась на землю, увлекая меня за собой.

— Погоди-ка, — сказала я и достала из кармана сотовый, — так мы с тобой здесь долго будем кувыркаться.