Секс-символ (СИ)

Вечером, когда Джерри отмахнулся от фруктов, жаркого и сладкого, Фернанда плюнув, заказала доставку голландских сыров (Джерри сыр любил и никогда не отказывался от него), роллы и пиццу с грибами.

Но совместный ужин провалился. Курьер ещё был в пути, когда позвонила тётя Фели. Дрожащим голосом скуля, чтобы Фэр возвращалась домой, она сорвала все романтические планы на вечер и ночь. Джерри был крайне недоволен. Он предложил курьера встретить, отужинать и поехать вдвоём, но Фернанда закатила истерику. Флегматичность Джерри её взбесила — тётя паниковала так, словно угодила в лапы маньяка. А когда Джерри сказал, что эта мадам (тётя Фели) наверняка орёт из-за чепухи, Фэр вылетела из его квартиры, хлопнув дверью.

Игнорируя дорожные знаки, она примчалась в Сан-Тельмо. Но маньяков и трупов не нашла — только кудахчущую тётю, рыдающую Вирхинию и пьяного Амадо, распластавшегося по гостиной.

Оказалось, денег, что тётя одолжила у комиссара Гальяно, хватило на оплату только двух счетов. Больше она занимать не рискнула, продавать акции мужа, что приносили ей доход, не стала, и уломала Вирхинию попросить в долг у Амадо. Но тётя Фели забыла — дочь её с мозгами не дружит. Вирхиния начала Амадо шантажировать: если он оплатит все счета, она выйдет за него замуж. А нет, так наведается в комиссариат и заявит, что он её изнасиловал. Амадо, обозвав её проституткой, выгнал вон. Она, уходя из его квартиры, спёрла три пачки наличных. Не учла одного — Амадо этими деньгами собирался выплачивать кредит и пропажу засёк. И к ночи, напившись для храбрости, он явился требовать деньги назад.

Тётя Фели о проделках дочери не знала, поэтому решила, что у Амадо белая горячка. Он был агрессивен, орал и грозил полицией. Тётя напугалась и позвонила Фэр. Но наглость Вирхинии превысила адекватный лимит.

— Ты должен содержать меня и мою лялечку, ведь её папусик отказался от неё. Это теперь твоя обязанность! — выдавала перл за перлом Вирхиния. — Ребёночек любимой женщины — всё равно, что свой. Ведь папочка — не тот, кто зачал, а кто содержит и воспитывает! Сам виноват, нечего было признаваться мне в любви. Так что денежки, которые я взяла, мои!

Тётя схватилась за голову — ей было стыдно. Она убеждала Амадо — у Вирхинии кукушку снесло из-за беременности.

— Ты сам виноват, что не захотел сделать мне креветочку! Я сразу поняла, что ты импотент! — добавила «здравомыслия» Вирхиния.

И пьяный Амадо, потеряв контроль, начал её душить.

— Она чуть не посинела, — пожаловалась тётя Фернанде. — Я и решила, что всё, каюк пришёл. Она же дочь мне, хоть и странная. Но я не хочу, чтобы её убивали. Вот я и разбила вазу о тыковку Амадо. А Барби закрыла в ванной, бедняжку, чтобы она не оскверняла свои глазёнки этим диким зрелищем, — тётя Фели жалобно вздохнула. — Арестуй меня, Фернандита, вот, — и протянула руки для гипотетических наручников.

— Можно сослаться на самооборону, — сказала Фэр, обходя «труп» и разглядывая кровоподтёк на его голове. — Он жив. Оклемается, максимум, что будет, — сотрясение мозга. Давайте вызовем скорую. Скажем, ворвался в дом, пьяный, в темноте подумали, что грабитель, и стукнули вазой. Но протокол составить надо. Любой врач о телесных повреждениях обязан полицию уведомить.

Тётя Фели с облегчением перевела дух, кинулась в ванную, схватила Барби и, целуя её в морду, жизнерадостно оккупировала диван. Зато Вирхиния была недовольна.

— Мамусик, и что ты за человек? Не могла даже убить идиота, который нам мешал! — пробухтела она. — Ну посидела бы в тюрьме, не такая уж ты важная птица, зато твоя дочечка и внучечки жили бы спокойненько. А то неизвестненько, чего этот типчик ещё выкинет.

Тётя гадливо покосилась на дочь.

— Свинья ты неблагодарная, вот ты кто! Я же твою жизнь защищала, чуть не угробила человека. А он, хоть и пьяный, но прав. Ты ж у него деньги стырила. Ты — бессовестная воровка! И ещё предъявляешь претензии. Боже, кого я воспитала?! — тётя Фели закрыла Барби уши. — Не слушай, Барбара Сантойя, ты чересчур невинна для такого. Это уму непостижимо! Даже на моём лунном розовом участке нет столь наглых инопланетян! Хоть в обморок падай, честное слово!

— Когда Амадо очухается, если напишет заявление, я с удовольствием упеку Вирхиниту в тюрьму за воровство, — отчеканила Фэр.

— Это было не воровство! — испуганно заверещала Вирхиния, сообразив, что пахнет жареным. — Вы не видите, я же беременюшечка?! Мне нельзя нервничать! Это был подарочек моему ребёночку! Этот ирод сам дал мне денежки! Но он пьянь подзаборная и ничегошечки не помнит. А мне теперь нужна компенсация за моральный ущербик. Он меня чуть не задушил! Поэтому должен ещё кучу баблосиков или я пойду в полицию, — кряхтя, пыхтя и отдуваясь, Вирхиния уковыляла по лестнице.

Амадо отвезли в больницу, констатировав ушиб головы. Через день Фернанда пришла к нему для расследования. Он уже очухался и готовился к выписке. Заявлять на Вирхинию и тётю Амадо не стал.