Секс-символ (СИ)

Длинные волосы, дневник, заколка, порошок… Надо бы поискать дневник в комнате Агустины. И у этого типа длинные волосы. Настолько, что он пользуется заколкой. А у Амадо волосы короткие. Значит, он отпадает. У Джерри они отросли до плеч, но заколкой их не собрать. И у него алиби — в момент убийства он лежал в палате интенсивной терапии. А Иван-Конрад носит хвост, длинный, до лопаток. Неужели он?

Когда вернулись Маргарита и тётя Фели с Барби, комиссар отпаивал Фернанду чаем — она тяжело приходила в себя. Он разрешил ей не заниматься осмотром тела — в доме уже работали эксперты-криминалисты. Дневник Агустины нигде не обнаружился, и Фэр подумала, что девчонка его спрятала в каком-нибудь тайнике.

Тётя и Маргарита остолбенели, увидев полицейских. А когда комиссар с прискорбием сообщил о смерти Агустины, тётя Фели упала в настоящий обморок, а Марго завыла. Давясь слезами, она рвала на себе волосы и билась лбом о мягкую мебель. Фэр понимала реакцию женщин, но злилась — они обнажали её собственные чувства. И, пока комиссар кудахтал над тётей, Фернанда убежала из дома. Поймав такси, вернулась в клинику доктора Гильермо. Она действовала машинально. Так гадко было на душе, что Фэр изумилась, найдя себя у палаты интенсивной терапии.

Плюнув на запрет медиков, она вошла внутрь и села у кровати Джерри. Он был так бледен, что выглядел мёртвым, но пикающий кардиомонитор давал надежду на благополучный исход.

Фернанда схватила его за руку, прижалась к ней щекой. Эти красивые пальцы, гибкие и ласковые. Так она их любила! И всё сломала, не дав Джерри и шанса оправдаться.

— Прости меня, прости, я такая дура… Вернись ко мне, пожалуйста. Я знаю, что заслужила твою ненависть, но когда я говорила, что люблю тебя, это было правдой. А сейчас ты мне нужен, так нужен… — давно сдерживаемые слёзы покатились по щекам — злость, шок, непонимание, боль, которые Фэр копила неделю, хлынули водопадом.

Она плакала навзрыд, касаясь губами руки Джерри и умоляя его вернуться. Но он был глух — состояние не менялось ни на йоту. Фэр не верила ни в бога, ни в чёрта, ни в загробную жизнь, но сейчас подумала: душа Агустины где-то рядом.

— Агус, — шепнула она в воздух, — может, это глупо, но если ты слышишь, не забирай Джерри с собой. Я знаю, он тебе нравился, но оставь его мне. Я люблю его. Очень.

Дежурный врач и медсёстры не являлись, и Фернанду вырубило прям на стуле. Но утром пришёл доктор Гильермо.

— Вам кто позволил тут сидеть? — воскликнул он, гневно растолкав её. — Ну-ка выметайтесь! Здесь посторонним нечего делать!

— Я… я только хотела увидеть Джерри, — пролепетала Фэр, кое-как разлепив глаза.

— Вы отлично постарались, чтобы довести его до комы, — доктор был настроен агрессивно.

— Но я… я не знала… Он в коме, потому что не принимал лекарства?

— Кома случилась в результате болевого шока. Во время этих приступов пациент может бросаться на стены, кричать и даже умереть. Но у Хермана эта боль носит психосоматический характер. Она имела место раньше, когда болезнь находилась в запущенной стадии. Нынче боль возникает, словно по памяти, когда он не принимает лекарств. Хотя ретиноиды, анаболики и кортикостероиды лишь поддерживают регенерацию и количество тромбоцитов в крови. У Хермана очень плохая свёртываемость.

— Но он поправится?

— Если выйдет из комы, безусловно. Но кома может длиться два дня, а может двадцать лет, — окончив рассказ, доктор Фернанду выгнал.

Возвращаться домой Фэр не хотела, поэтому бродила по улицам, оплакивая Агустину, надеясь на выздоровление Джерри и ругая себя. А к восьми утра явилась в комиссариат — он только просыпался, и в коридорах было тихо и пусто.

В кабинете её обуяла ностальгия. Два года она провела здесь, разгребая тучу дел: серьёзных и дурацких, жутких и глупых, интересных и смешных. Но она упустила что-то важное. Главное в работе полицейской — быть честной перед законом, людьми и собой. А она обманывала себя и миллион раз превышала полномочия, лелея своё тщеславие и губя жизни. Она не справилась с должностью.

Фэр села в кресло. Взяла белый лист бумаги и долго в него пялилась. Затем вывела: «На имя комиссара федеральной полиции Буэнос-Айреса Сантоса Альберто Гальяно заявление. Прошу уволить меня по собственному желанию…».

Когда всё было написано, она покинула кабинет, не оглядываясь, не прощаясь и не жалея. Заявление положила на стол комиссара, придавив карандашницей. Вынула из кармана жетон, сняла с пояса пистолет и знаки отличия с куртки и ушла прочь, закопав мечту о полиции навсегда.