Секс-символ (СИ)

Стряхнув оцепенение, Фернанда завела мотор и вернулась домой. Там царили темнота и безмолвие. Но в спальне тёти Фели работал ноутбук — она писала книгу. Первой её идеей стал сборник кулинарных рецептов. Но однообразный текст её креативному нраву мигом наскучил — рецепте на десятом тётя свернула эту деятельность. Книги о садоводстве, макияже и маникюре постигла та же участь, и тётя Фели переключилась на литературу художественную. Детективы она не очень жаловала, а из возраста любовных романов уже вышла, поэтому решила написать сказку. Детскую сказку о розовой собачке. Так её и назвала — «Мой розовый пудель».

Маргарита над тётей хихикала, но обещала её творение почитать, когда оно будет закончено. А Вирхиния была против, называя мать «бесполезной старухой, погрязшей во грехах».

— Лучше бы ты пошла в церковь! — визжала она у тёти Фели под дверью. — И как тебе не стыдно, мамусик, заниматься глупостями? Пора уже отмаливать свои грешочки, вот-вот смертушка нагрянет!

Официально Вирхиния ещё находилась в декрете, но и через девяносто дней [2] работать не собиралась. Она так фанатично увлеклась религией, что мечтала о канонизации в святые и надувала простаков в интернете, собирая деньги на лечение Эдди, — хотела заплатить падре в церкви Сан Рафаэль Архангел. Но падре не стал её канонизировать и за миллион долларов, уверив, — процедура эта сложная и решение о присвоении кому-либо статуса Святого принимается консисторией Ватикана — Коллегией кардиналов с Папой Римским во главе. Вирхиния рассвирепела, выяснив: канонизировать можно лишь мёртвого человека.

— Чего ж мне теперь помирать что ли? — жалобно горланила она. — Этот падре вместе с Папой Римским — тупицы! А я ведь очистилась ото всех грешочков! Если приглядеться ко мне, можно увидеть сияющий нимб! У меня и имя соответствует. Святая Мария Вирхиния!

— Лучше бы ты за ребёнком смотрела, мать святая! — справедливо упрекала её Маргарита. — Он у тебя бесхозный и орёт сутками, а тебе наплевать.

— Но у меня нет ребёночка, — не моргнула глазом Вирхиния. — Я — мать-мученица, а ребёночек мой живёт рядом с Боженькой и смотрит на меня с небушка, моя лялечка, — и Вирхиния перекрестилась. — Но когда меня канонизируют, я рожу ещё. А вдруг получится Иисус?

Ночь Фернанда провела адскую из-за криков Эдди, лая обычно тихой Барби, но больше — из-за Джерри. Её терзали противоречивые чувства от любви до ненависти, от сомнений до обиды. И ещё жалость. К себе. Но Джерри она хотела отомстить, и даже мягенький голубой кролик не внушал ей оптимизма.

Утром, кое-как продрав глаза, Фэр поскакала на работу. У дверей её ждал сюрприз — толпа газетчиков, жаждущих выяснить: правда ли, что маньяк — певец Джерри Анселми. Фернанда, ещё вчера мечтавшая Джерри утопить, от комментариев отмахнулась и поставила прессу в тупик, задав встречный вопрос: откуда они выудили эту информацию.

Оказалось, журналистов собрал некий человек. Обзвонив самые крупные газеты Байреса, он назвался братом маньяка Джерри Анселми и пообещал сенсацию, если они явятся в комиссариат. Фэр сразу вкурила — это сделал Амадо, но воздержаться от громких заявлений ума ей хватило.

— Когда убийца будет пойман, комиссар Гальяно созовёт пресс-конференцию и вы первыми об этом узнаете, — Фернанда разговаривала с прессой уверенно, но холодно. — Пока мы не можем разглашать тайну следствия, поэтому прошу вас разойтись. Это комиссариат, а не цирк!

За неожиданно трезвый поступок комиссар девушку поблагодарил, хлопнув по спине, как мужчину. Но озарение это было мимолётным. Пока Фэр дожидалась ордера на обыск квартиры Джерри и результатов дактилоскопии, она решила выбить чистосердечное признание.

В полдень она явилась к Джерри — в отдельную клетку, где были установлены скрытые камеры и за арестованными велось наблюдение из аппаратной. Правда, только за изображением — звук на мониторы не выводился.

Джерри не среагировал на неё, даже не поднял головы. Сидя на койке, он изучал свои ладони.

— Надо поговорить, — сухо молвила Фэр.

Тишина в ответ.

— Ты меня игнорируешь?! — взъерепенилась она. — Но дело твоё. Я не буду выяснять отношения. Ты должен написать чистосердечное и сознаться в восемнадцати убийствах, чтобы я передала дело в суд. Я за этим и пришла.

— Нет.

— Хочешь своё положение усугубить и работы мне добавить? — открыто съехидничала Фернанда.

— Для начала не помешает добавить совести.

— Совести? — обойдя Джерри, Фэр встала перед ним. — Тебе ли, нелюдю, убившему кучу народа, кастрировавшему родного брата и соблазнившему меня, говорить о совести? Какая ты мразь! Но ты зря считаешь, что надул меня. Я всегда знала, что ты — Маркос Феррер, маньяк-убийца. Я закрутила с тобой, чтобы разоблачить. Не строй из себя плейбоя. Тебе до него, как до Антарктики пешком!

Джерри, наконец, поднял глаза — недобрый огонёк сверкнул в них.

— Всё сказала? Тогда можешь быть свободна.

— Я-то буду свободна, а ты сгниёшь в тюрьме. Не выйдешь даже девяностолетним стариком!