Как только они выходят, даже ещё не закрыв двери, Гаддо приказывает мне раздеться. К счастью, камины всегда горят, так что в доме жарко, поэтому он иногда заставляет меня часами оставаться голой. Он требует, чтобы я прохаживалась взад-вперёд, а сам, полностью одетый, сидит в кресле, курит гаванскую сигару или потягивает свой ликёр. Ему нравится, когда я тоже пью, но меня мутит от одного только запаха. Иногда велит мне поиграть на фортепиано или сесть к нему на колени, обняв за шею, и петь романсы. В гостиной полно зеркал, которые бесконечное число раз отражают моё ослепительно белое обнажённое тело. Я закрываю глаза, но Гаддо замечает это и начинает ругаться: «А ну-ка открывай и смотри! Разве тебе не нравится?»
Ему самому нравится, и даже очень. Я содрогаюсь от мысли, что может войти кто-то из слуг или мой отец, который теперь живёт с мамой и Тоской на первом этаже.
Родители тоже переехали на виллу, в небольшую квартирку, которую мой муж обставил со всеми удобствами. Наша кухарка ходит для них за покупками и готовит. Два раза в неделю появляется врач, чтобы осмотреть маму, состояние которой благодаря новому, безумно дорогому лекарству значительно улучшилось. Отец снова начал играть, и когда он проигрывает, Гаддо оплачивает его долги. Как же я могу отказаться терпеть его прихоти? Только думаю: «А что будет, когда из Флоренции приедут дети? Станет ли он вести себя так же? А может, его даже возбуждает мысль, что в гостиную может войти его собственная дочь? Я не смогу вынести такого позора. Лучше умру».
В конце концов я почти смирилась с мыслью, что «так случается со всеми». Но когда в гости приходят Урсула с мужем, которому нет ещё тридцати и который выглядит образцом приличия, я не могу поверить, что они тоже занимаются всей этой грязью. Самое большее, что я могу себе представить, – глубокий поцелуй. Впрочем, Урсула уже ждёт ребёнка и очень этим гордится.
Гувернантка детей Гаддо спросила его в письме, когда ей привезти их в Донору. Он солгал, что дом ещё не готов. Я знаю, это потому, что он хочет провести ещё немного времени наедине со мной. Но как долго?
Донора, 18 февраля 1909 года
Тоска поняла, что я жду ребёнка. С недавнего времени она стала проверять моё нижнее белье и как-то странно поглядывать, помогая мне принимать ванну. Мои чувства совсем притупились, и я сама не сразу поняла, что что-то изменилось, а бессонницу и тошноту объясняла отвращением к тому, что называют «супружеским долгом».