Сексуальная жизнь наших предков

На троне царства теней сидит его властительница, Персефона, принимающая дань: золотую ветвь, которую можно найти, лишь следуя за двумя белыми голубками. Она сидит молча, ей не нужно слов, чтобы отпускать души на волю, освобождать и снова налагать на них узы, связывающие с загробным миром. Единственные покойницы, кого о чём-либо спрашивают, – престарелые матери, да и то лишь потому, что те случайно попадаются на пути, как Антиклея Улиссу: «О, взгляни-ка, кто это там! А я и не знал, что ты умерла... Расскажи мне, что творится дома, мама». Ни тебе: «Что с тобой случилось? Как твои дела?», ни «Я жив, я не пропал»! Он командует: «Рассказывай. Служи мне, как служила при жизни». Молодые женщины, возлюбленные – им поэты слова не дают, даже если те ещё на пороге Аида, даже если только что умерли. Дидона с незажившей после недавнего самоубийства раной не слушает оправданий и извинений предателя-любовника (только оправдания и извинения, никаких вопросов), а лишь презрительно проходит мимо, опустив глаза, суровая и бесчувственная, словно камень. И молчаливая, словно тот же камень. Обвинённую мужем в преступлении на почве самых чудовищных страстей Клитемнестру поэт не призывает поведать свою версию истории. Пенелопе, которая, как и Клитемнестра, ещё жива, Улисс вообще предлагает не доверять: «Можешь поведать ей часть своих тайн, но далеко не все. Женщины, особенно жены, опасны тем, что непременно захотят их разболтать, если только найдут повод».

Или вот Эвридика, о которой мы говорили за завтраком... Эвридика, юная невеста величайшего поэта и певца всех времён, погибшая на цветущем лугу от укуса гадюки, блуждает во тьме, хромая и безгласная. Жених, Орфей, осмелился спуститься за своей любовью в царство мёртвых, осмелился просить повелителей теней вернуть её хотя бы на время отпущенной ей жизни, вернуть такой же молодой, какой она была. «Это одолжение, а не подарок, потому что в конце концов она, как и все люди, должна будет сюда вернуться. Я прошу вас во имя той любви, которую и вы познали, если правдива история о твоём, Персефона, похищении тем, кто сидит сейчас рядом с тобой. Если же вы не отдадите её мне, я не вернусь один, а останусь здесь, в подземном царстве, живой, но без неё подобен мёртвому».

Прекрасно, правда? Очень трогательно. Аж сердце разрывается. При звуке лиры Орфея души умерших зарыдали, Тантал перестал тянуться к ускользающей от него воде, Сизиф прекратил свой бесплодный труд и уселся на камень, который вкатывал на гору, коршуны бросили клевать Титию печень, жестокие фурии впервые прослезились, сочувствуя певцу. Сердца царя и царицы подземного мира смягчились. Как они могли отказать такому поэту, такому верному и безутешному влюблённому? Призывают Эвридику, блуждающую среди теней: она лишь недавно прибыла и ещё хромает. Жених берет её за руку. «Будь осторожен, Орфей, не вздумай смотреть на неё, пока она не воскреснет в мире живых». Но он не может сдержаться, оборачивается и, как ты знаешь, милая Эстелла, навсегда теряет возлюбленную.

Но разве ей, Эвридике, нечего сказать? Неужели жених, увидев её снова, ни о чём не спросил? «Как ты, милая любовь моя? Не пугает ли тебя эта темнота, плачешь ли ты, болит ли укушенная нога? Поговори со мной, Эвридика. Скажи, что любишь меня и хочешь вернуться со мной».

Нет, ничего не говорит, ни о чём не спрашивает Орфей, и ничего не отвечает его потерянная невеста.

А разве повелители теней поинтересовались, хочет ли она уйти, прежде чем делать одолжение просящим? Услышали ли хоть слово из уст этого драгоценного залога, запрошенного и отданного, этой вещи, этого камня, немого, как презрительная Дидона?

Нет. Ни единого слова – даже когда Орфей снова её теряет. Обернувшись, он видит, как она исчезает, как её снова засасывает в тёмную бездну, тянет руки, чтобы обнять, но обнимает лишь пустоту. В том, что она умерла второй раз, Орфей может винить только самого себя: на что тут жаловаться, если недостаточно сильно любишь?

Так почему же вы, женщины, ныне живущие под солнцем, жалуетесь, что мужчины вас не слушают? Что они вас не спрашивают? Что их не интересуют ваши ответы, ваши мысли? Что их обижают, а может, и пугают ваши слова?

Если мужчина теряет вас, теряет во всех смыслах этого слова, то из-за слишком сильной любви. Таково их оправдание. Заткнитесь и не жалуйтесь.

Но ты, Эстелла, ещё молода и не имеешь никакого отношения к миру мёртвых. Ты принадлежишь новому миру, Эстелла. Миру, где женщины наделены даром речи. Говори. Говори, как я говорю с тобой».

9

Окончание доклада (конечно, не того, что вы только что прочитали, а его обезличенной академической версии, дополненной историческими, критическими и текстовыми ремарками, предназначенными всем слушателям) было встречено сдержанными аплодисментами, скорее вежливыми, чем восторженными. Прямо скажем, весьма короткими аплодисментами: публика хотела поскорее услышать Дитера Хорландера, выступавшего следующим.