Сексуальная жизнь наших предков

Из разговоров Ада узнала другие подробности, уже известные дяде с Армеллиной: что Мириам закончила в Париже факультет декоративно-прикладного искусства и моды, что диплом защищала по творчеству Мариано Фортуни^[70] (работами которого увлеклась, прочтя в La Recherche^[71] статью Орианы^[72] о его платьях), что переехала в Амстердам и работала в художественной галерее, а позже открыла ателье, где шила одежду для торжеств, аксессуары и театральные костюмы, эскизы к которым придумывала сама (и добилась в этом некоторого успеха). Но в Донору Мириам возвращаться отказывалась – даже когда с разницей всего в пару лет скончались родители. Сестра Сперанца ежегодно навещала её в Амстердаме – именно она в итоге стала свидетельницей на свадьбе, когда Мириам после долгих лет отношений с Герритом ван Ладингой всё-таки решила за него выйти. Муж, известный торговец антиквариатом и предметами искусства, руководил сетью магазинов, где коллекционировал и продавал мебель, гравюры, рукописи, ноты, украшения и картины – по возможности старинные, хотя порой встречались и работы малоизвестных современных художников.

– Геррит недавно прочёл книгу одной дамы, американского искусствоведа 1920-х, где говорилось о местных алтарях XV века, – объяснила Мириам, – и сразу же загорелся желанием посетить наши церкви и музеи. Он много путешествовал по другим областям Италии, но здесь ещё не бывал.

– Мириам сопротивлялась, ни за какие коврижки не желала возвращаться, – перебил её муж. – А мне так хотелось увидеть город, где она родилась, и поместье, где прошло её детство! Я мечтал об этом с тех пор, как мы познакомились! Тем более теперь, когда родители ушли в мир иной, почему бы не приехать?

«Лучше бы рассказали, почему она в пятнадцать лет уехала из дома и почему так враждебно относилась к собственной семье», – подумала Ада, когда разговор свернул на другую тему. Она вспомнила, что подростком сама бунтовала против бабушки, но до таких крайностей никогда не доходила, а потом, став взрослой, вернулась домой и все ей простила. Какими же похожими должны были вырасти дети дона Феррандо Феррелла, законная дочь и бастард-сын, чтобы вызывать у своих детей и внуков одинаково стойкую ненависть!

Её размышления прервал вопрос Геррита: голландец интересовался, читала ли Ада книгу Годдард Куин и можно ли сейчас увидеть алтарные росписи на золотом фоне в тех же церквях, где они располагались изначально, или они собраны в каком-то музее.

– Те, что я знаю, до сих пор на месте, в церквях, – ответила Ада. – По крайней мере, что касается окрестностей Доноры. Я знакома с одной молодой исследовательницей, которая уже несколько месяцев по поручению министерства проводит их инвентаризацию. Если хотите, попрошу её составить вам компанию, иначе рискуете найти большинство церквей закрытыми.

Она рассказала о Чечилии Маино и попытках установить имя «мастера из Ордале», который работал здесь через сто лет после создания тех росписей.

– Я помню огромный алтарный образ! – воскликнула Мириам. – И то, с какой гордостью донна Ада показывала нам портреты ваших предков!

«Наших общих предков», – подумала Ада, и в тот же миг с изумлением обнаружила у Мириам те же глаза – миндалевидные, с тяжёлыми веками, – что были ей так хорошо знакомы по образу Химены: насколько она знала, больше никто из Ферреллов эту черту не унаследовал.

– Слушайте, а почему бы нам вчетвером не съездить завтра утром в Ордале? – предложил дядя Тан. – Вы впервые за много лет разбудили во мне тягу осмотреть эти росписи. Поедем на моей машине. Попрошу Костантино, если он свободен, нас отвезти.

– Не нужно, дядя Тан! Я умею водить мерседес, – усмехнулась Ада, довольная тем, что у старика проснулись жажда действий и желание, удовлетворив своё любопытство беседой с экспертом, по-новому взглянуть на знакомые с детства образы. – Но сперва спросим у доктора Креспи, разрешит ли он тебе такую утомительную поездку.

– Видишь, Мириам? Я теперь под особой охраной, – с улыбкой вздохнул старик.

Доктор Креспи, с которым Ада проконсультировалась по телефону, разрешение дал:

– Но только при условии, что вам не взбредёт в голову возвращаться в город обедать. У самой деревни есть прекрасный ресторанчик. А поскольку доктору Танкреди лучше бы после еды не отказывается от сиесты, ты могла бы попросить затопить камины в большом доме?

Он имел в виду родовой особняк, поддерживать который в идеальном порядке Лауретта считала делом чести – ещё и потому, что вместе с мужем Джакомо и детьми частенько проводила там выходные.

Впрочем, Аду Лауретта и слушать бы не стала: она ужасно рассердилась, что та рассказала дяде о бумагах и медальоне Клары Евгении.

– Он ведь даже не Феррелл, а Бертран, – раздражённо выговаривала она кузине. – Дядя, конечно, не станет сплетничать, но эта история должна была остаться в семье. Надеюсь, хотя бы твой друг Лео станет держать язык за зубами.