Я ей поверил, поэтому убрал оружие обратно в карман, поднял ее и перетащил в коридорчик около гостиной, где мы делали снимки. Я положил ее и оставил одну в том же виде, в каком она была на полу в гостиной. Сам же вернулся в гостиную, вынул из фотоаппарата пленку, убрал камеру и штатив, потом пошел на кухню, выпил воды и съел кусок яблока. Затем я вернулся в коридор и присел рядом с ней. Начал водить руками по телу, тискать, целовать шею и грудь. Ей вроде даже нравилось. Не помню, как долго это продолжалось. Потом я развязал ей руки и ноги. Велел раздеться. Кажется, я сказал, что вынул пленку из камеры. Нет, не так. В камере оставалось пленки на пару-тройку кадров. Тогда я сфотографировал ее сидящей на диване, практически голую, по-моему, одной ногой на диване, другой — на полу.
Большинство убийц сознаются в совершении преступления, однако находятся и те, кто не помнит этого или отрицает свою вину. Отказ признать себя виновным обусловлен либо попыткой обмануть следствие, либо механизмами психологической защиты.
Я кое-что упустил. Пока она лежала связанной в коридоре, я сходил на кухню, а когда вернулся, то увидел, что у нее из носа пошла кровь. Она пыталась запрокинуть голову, а из носа лилась кровь. Не знаю почему. Она вроде ни обо что не билась, разве что попыталась пошевелиться и ударилась головой. Я схватил первую попавшуюся тряпку и приложил ей к носу, чтобы остановить кровь. Текло довольно сильно, я запрокинул ей голову и держал так, пока кровь не остановилась. Я говорю об этом потому, что после ареста полицейские нашли у меня дома запачканную кровью наволочку, а еще это видно на одной из фотографий.
Джуди захотелось в туалет — я позволил. Сказал ей, что может одеваться, тогда она оделась, причесалась и слегка накрасилась. Когда она вышла, велел ей присесть на диван и немного отдохнуть. Я стал думать, что делать дальше, как поступить. Было уже ближе к вечеру, а я все пытался сообразить, можно ли ее отпустить, что будет, если я это сделаю, и не заявит ли она на меня в таком случае. Я несколько раз спросил у нее нечто вроде: «Джуди, что ты скажешь своим соседкам по квартире, когда придешь домой?», «Наверное, твои соседки переволновались из-за тебя, как думаешь, в полицию будут звонить?» Она дала понять, что постарается помалкивать об этом и выдумает какую-нибудь историю. Повторила, что не может себе позволить никаких скандалов или непристойностей, по своей воле или нет, потому что это плохо скажется на ее шансах вернуть себе ребенка.
Вот так я ее и переспрашивал, а сам старался что-то для себя решить. Мне пришло в голову, что самым надежным будет убить ее, потому что она знает, где я живу, модель и цвет машины, а может, и номер. Я взвешивал все возможные варианты. Оценивал свой страх вернуться в тюрьму и шансы на то, что она выдумает удачную историю. Не помню, сколько времени прошло, но, наверное, в полвосьмого или в восемь вечера я решил, что не могу рассчитывать на везение и, скорее всего, убью ее, чтобы скрыть, что уже с ней сделал. Решил вывезти ее куда-нибудь за город. Окрестностей я особо не знал, но понимал, что пустынные места где-то должны быть. Я включил телевизор, чтобы время шло незаметнее. Она так и сидела в кресле, потом задремала. Затем проснулась и спросила, не хочу ли я, чтобы она подсела ко мне на диван. Я сказал, что хочу, и она уселась ко мне на коленки. Это было в 22:15, потому что я помню, что смотрел вечерний выпуск новостей. После новостей я сказал, что мы уезжаем. Сказал, что отвезу ее куда-нибудь к черту на рога, там дам денег и выпущу на волю. Пообещал, что денег с лихвой хватит на автобусный билет обратно. Сказал, что из предосторожности должен связать ей руки.
Пока мы ехали, я продолжал спорить сам с собой, действительно ли собираюсь сделать это. Все пытался оправдаться перед собой тем, что не могу поступить по-другому, иначе точно снова окажусь в тюрьме. По правде сказать, я действительно думал, что отпустить ее — все равно что самому явиться с ней в полицию.