Секта-2

Парень вытаращился на него с явным непониманием. Какое колесо? Да все у него в порядке с этими самыми колесами, он ничего такого не чувствует!

– Ну как же? Ты ради интереса выгляни наружу, у тебя левый баллон уже в лохмотья, поди, разлетелся, – продолжал спокойно настаивать Игорь.

Парень фыркнул, сделавшись на мгновение похожим на чихнувшего ротвейлера, и, не сбавляя скорость, выглянул в окно. Увидев, что колесо в полном порядке, он было открыл пошире рот, чтобы по своему обыкновению расхохотаться, но внезапно поперхнулся чем-то и сильно закашлялся. Какая-то муха из тех, что водятся в этих широтах в исключительном разнообразии, ничтожная, пустяковая муха размером, правда, поболее шмеля, направлявшаяся куда-то по своим делам со скоростью курьерского поезда, не разбирая дороги, влетела в распахнутый рот шофера, проникла в дыхательное горло и полностью закупорила трахею, сжавшуюся от сильнейшего спазма. Парень принялся мычать, пытался откашляться, бил себя кулаками в грудь. Он задыхался, и белки его больших, навыкате глаз вмиг покрылись кровавой сосудистой сеткой. Руль он бросил, ноги уже конвульсивно задергались, и правая ударила по акселератору. Игорь, заорав «полундра», быстро схватил руль и направил машину под откос, оказавшийся, к счастью, весьма пологим. Выбирать ему не пришлось – справа был довольно глубокий каменистый овраг с почти отвесными стенками. Промчавшись метров полтораста, машина опрокинулась, сопровождаемая многоголосным куриным кудахтаньем и воплями Пэм. Она, вцепившись в какую-то железку, пыталась удержаться и не навалиться на Игоря, которому пришлось и вовсе несладко: он сильно ударился головой о ветровое стекло и сквернословил на чем свет стоит. Из машины нужно было как можно быстрее выбираться – агрегат этот был древнее древнего и запросто мог загореться, взорваться, одним словом, доставить своим пассажирам, возможно, самую большую в жизни всякого человека, поистине смертельную неприятность.

– Что с ним случилось? Что ты с ним сделал?! Неужели нельзя было придумать что-нибудь более оригинальное! Ведь он нас почти угробил! – Пэм, ощупывая затылок, которым, должно быть, изрядно приложилась, плаксивым голосом отчитывала Игоря.

Тот просто лег на землю, закрыл глаза и молчал. Затем все-таки не выдержал:

– Я ничего не сделал. Не успел. Я вообще не понимаю, что могло с ним произойти. Надо достать труп из кабины, осмотреть его. Не исключено, что его подстрелил снайпер, может быть и такое, я ничего не хочу утверждать заранее. Как ты? Сильно ударилась?

Пэм прикрыла глаза и отмахнулась. Происходит что-то из ряда вон выходящее, чего быть не должно, что не укладывается в ту спокойную, ставшую уже привычной картину их островного бытия. Только сейчас она вдруг поняла, насколько ей дорого это райское безделье, и сердце ее тоскливо сжалось: «Ну вот и все, конец, этот черномазый глотатель мух работает на ЦРУ. Теперь покоя нам не дадут. Сама заварила эту кашу, а сейчас сжимается сердце и хочется орать. – Пэм усмехнулась. – Да, именно орать. Бабьи слезы не мой стиль. А может, кинуть ЦРУ? Нет, дубина ты стоеросовая, кинуть можно кого угодно, но только не подобную контору. Нашли здесь, значит, найдут повсюду. Эгера станут вербовать, а что будет со мной, вообще непонятно. Угораздило же меня войти в этот проект! Нельзя было, чтобы мое имя в нем хоть как-то фигурировало, а я, наоборот, в списке допущенных, в котором вообще всего несколько фамилий. Очень и очень плохо все, девочка. Если сейчас сбежать, они меня потом наизнанку вывернут, накормят таблетками, от которых, словно на дрожжах, разбухает мозг, а то и вовсе не станут церемониться, а просто, как говорят русские уголовники, шлепнут. Так что хочешь не хочешь, а дело надо делать. Впервые в жизни вступаю в конфликт сама с собой. Чувство такое, будто внутри две разъяренные мегеры, и каждая готова угробить свое же отражение. Выбор между любовью и долгом в пользу последнего мучителен, как зубная боль…» Она не успела додумать: Игорь, кряхтя, вытащил задохнувшегося шофера из кабины и принялся стаскивать с него одежду, ощупывая в ней каждый миллиметр.