– Блин! – они явно потрясены, их выбивает из транса, в котором они повторяли свою неизменную мантру. Шокированы тем, что перед ними один из «нас». – Ого, ты здесь!
Думаю, их бы пришибло меньше, будь я призраком Госпожи Поместья. Я рассматриваю их. Они одеты в мешковатые джинсы и клетчатые рубашки разных цветов. Прически под горшок, волосы выгорели на солнце. Они будто все носят униформу. У одного сигарета свисает изо рта.
Я отвечаю спокойнее, чем могла ожидать:
– Ну, я подумала, что могла бы тоже сказать «привет».
Два года они упорно продолжали свои кошачьи концерты, и вот наконец кто-то отреагировал.
– А-х-ха, шикарно! – один из парней встает, его глаза улыбаются.
– Меня зовут Бекси, – говорю я.
Парень с сигаретой твердо пожимает мне руку и бормочет уголком губ:
– Я Раффа!
Прошло несколько недель с того дня, когда я заговорила с мальчишками у ворот, и я уже в третий раз встречаюсь с Раффой. Сейчас полдень, и я снова сбежала. Мы устроились на передних сиденьях в его машине, окутанные запахом бензина и табака, – это опасно и одновременно ощущается очень по-взрослому.
– Так почему у вас всех американский акцент? – спрашивает Раффа, глядя мне в глаза.
Я делаю паузу, намереваясь извергнуть из себя затверженный ответ. Но вдруг останавливаюсь и задумываюсь.
Требуется куда больше времени, чем мне бы того хотелось, чтобы перебрать болтающиеся в голове готовые варианты и доискаться до истины.
– Я не знаю, – говорю я. – Думаю, это потому, что группа зародилась в Америке. Все наши взрослые в основном американцы. – Я чувствую себя так, словно для меня сказанное такое же открытие, как и для Раффы. Он отмечает в моих рассказах абсолютно все необычное, и то, что кажется мне нормальным, когда Раффа на это смотрит, больше уже таким не выглядит.
– Но ты росла здесь? – настаивает он.
– Я росла в Индии, на Маврикии, в Африке… – перечисляю я, и произнесенные вслух слова звучат будто бы на чужом языке. На языке, которого никто никогда не слышал. Как если бы объяснения требовал каждый слог. Как если бы я говорила на языках.
– Наверное, это звучит сложно? – предполагаю я.
– Это интересно! – с энтузиазмом говорит Раффа.
– Это странно? – уточняю я.
– Да, странно, – когда Раффа смеется, в глазах его светится доброта. – Но ты не странная… Ну ладно, может, совсем немного.
Я смеюсь вместе с ним, но внутри чувствую укол стыда.
Раффе восемнадцать, и он ученик автомеханика. Машина, в которой мы сидим, – «Форд Эскорт», – сказал он мне. Голова у Раффы выбрита с двух сторон, на макушке – щетка длинных волос. Разговаривая, он играет с сережкой в левом ухе. Раффа обладает всеми признаками системита. Но он кажется мне добрым и говорит мягко. А еще сыплет шутками, и часто они касаются его самого.
Причина, по которой я три раза проделала путь до его машины, хоть знаю, как это безрассудно и опасно, состоит в том, что рядом с Раффой все острые углы сглаживаются. Все, что я переживаю в доме, как бы отдаляется. Когда я что-то говорю, то чувствую себя так, словно я – единственный человек, которого Раффа в данный момент хочет слышать. Я прихожу, плюхаюсь на переднее сиденье его машины, и каждая минута нашего общения становится побегом. Побегом от них. Когда я сижу в этой машине, пусть наши встречи с Раффой никогда не длятся долго, я ощущаю, что, возможно, чего-то стою.
– Слушай, я лучше пойду, – говорю я.
– Ты только пришла, – отвечает Раффа.
– Нет, я здесь тридцать пять минут. Дольше не выйдет оставаться незамеченной, – возражаю я.
– А есть какой-то шанс выбраться на дольше или, может, ночью? – спрашивает он.
– Я подумаю. Я просто не хочу, чтобы они обнаружили меня. Знаешь, меня тогда реально
Я чувствую, как слово неестественно звучит в моих устах. Раффа хохочет, – должно быть, ему столь же странно слышать это, как мне – произносить.
– Увидимся, – говорю я, вылезая из машины.
Раз в неделю у взрослых бывает собрание. Оно обычно длится час-два. На собрании все члены группы старше восемнадцати молятся о ниспослании им правильных решений, читают Письма Мо «для взрослых» и голосуют за старост на следующую неделю. «Стоит ли нам купить новую машину?» «Когда тете Лилли лучше попросить у матери денег?» Все решения должны приниматься коллективно. Они годами проводили эти встречи.
Поскольку собрания обязательны, то для меня они становятся идеальным моментом впервые ускользнуть из дома ночью. Конечно, ночью ставки выше. Не существует логического оправдания, которое я могу придумать для моего отсутствия. Ночью я не могу сказать, что «просто вывешиваю белье», «просто записываю песни для семейных кассет» или «просто кладу еду в морозильную камеру на улице».
Во время еженедельных собраний в мои обязанности входит присматривать за спящими детьми. Так взрослые уверены, что я на месте. Я проверяю детей – маленькие холмики в кроватях, сопящие под одеялами. Иногда во время сна их дыхание попадает в резонанс.