Секта. Невероятная история девушки, сбежавшей из секс-культа

Я вхожу в двери бара «Берег Москитов» и ощущаю запах кислого пива, сигарет и вытертых грязными тряпками столов. В клубе темно и пусто, горят лишь миниатюрные прожекторы. Их многоцветное вращение вторит трепету моих нервов в сердце и желудке.

Девушка с зелеными мелированными полосками в прическе показывает мне кассу, объясняет, как достать пинту, и рассказывает о напитках, которые здесь подают. Самое сложное – запомнить названия спиртного, о котором я прежде даже и не слышала, особенно такие кодовые, как «Скользкий сосок», B52 и «Секс на пляже».

– Откуда ты? – спрашивает девушка.

– Америка, – отвечаю я.

– Это очевидно. Откуда именно в Америке?

Мне хочется ответить сразу, но я туплю. Вскоре клуб начинает заполняться, и я ощущаю прилив адреналина. Я совершенно не в себе. То, что я назвалась американкой, оказалось полезно, – так я могу сказать и сделать что-нибудь, не опасаясь, что не буду выглядеть «британкой». Могу не знать чего-то, что знают местные. Например, что мне не заплатят сразу же, за первую или вторую смену. Вечер получается загруженным, потным и пробегает быстро.

* * *

– Ну, и как оно? – спрашивает у меня Раффа, когда я забираюсь к нему в машину.

– Потрясающе. Я хочу сказать, думаю, мне все сошло с рук.

Я чувствую, что от меня пахнет пивом и сигаретами.

– Само собой, сошло, – говорит Раффа гордо.

Я стаскиваю футболку и хватаю вещи, которые оставила в машине, чтобы сменить то, что на мне. Я не могу идти домой в одежде, пропахшей дымом.

– Я им сказала, что я американка, – добавляю я, натягивая через голову чистый топ.

– Ха! – восклицает Раффа. – Да это, черт возьми, шикарно.

* * *

В доме звонит телефон.

Два месяца спустя. Восемь смен.

У нас есть телефонный аппарат наверху и еще один – внизу. Если окажешься посередине дома, ощущение такое, как будто звонки врезаются друг в друга.

Бекси, это просто телефонный звонок.

Но сегодня телефонная трель кажется не такой, как обычно. Она нагнетает напряжение. Как, например, когда ты слышишь, что где-то по улице едет «Скорая», и звук сирены как будто изгибается.

Звонят, и все вокруг словно замедляется. Волоски у меня на теле встают дыбом. Ужасная догадка охватывает меня. Это предупреждение. Колокол, возвещающий гибель. Ощущение – уверенность, – что тут что-то не так, сильно настолько, что я опускаюсь на диван в гостиной и жду, что будет дальше.

И что-то действительно не так.

Вниз торопливо спускается моя мама. Лицо ее искажено гневом и болью, у нее истерика.

– Иди наверх и оставайся в своей комнате, пока тебя не позовут! – визжит она.

Сердце у меня уходит в пятки.

Это оно.

Все пропало.

Они узнали.

Это оно, меня запрут навечно.

Никакого Раффы. Никакого плана. Забудь обо всем этом.

Все кончено.

Я так долго им лгала, но как-то умудрилась убедить саму себя, что они никогда не узнают. Девять месяцев – все, что мне требовалось. Девять месяцев.

Мой мозг работает на полную катушку. Я прокручиваю в голове все варианты того, как они могли узнать, что я делала, обдумываю, как могла бы оправдаться. В отчаянии разрабатываю линию защиты. Я снова и снова перебираю каждую деталь, каждую мельчайшую ошибку, которую могла совершить.

Кто-то из детей видел, как я входила ночью, и сказал им? Меня выследил кто-нибудь из взрослых? Если да, то как давно?

Знают ли они о Раффе?

Еще до того, как услышать его шаги, услышать его самого, я ощущаю его гнев. Я слышу его прежде, чем увидеть. Он вваливается с грохотом, ломая дерево двери ударом кулака, прорубая путь ко мне. Все снова будто в слоу-мо, с каким-то искаженным звуком.

Я чувствую его пальцы на своей руке, захват делает мне больно. Я хорошо знаю отца – лучше ничего не говорить и не кричать. Молчи.

Он волоком затаскивает меня вверх по лестнице. Глаза у меня жжет будто кислотой.

Я не боюсь. Я зла, чертовски зла.

Мой папа – всегда отлично владеющий собой, красноречивый человек, умеющий спокойно отвечать на вопросы перед камерой – сгребает мои волосы, сжимает мою руку с такой силой, что мог бы вышвырнуть меня из здания.

Он злится. Ему стыдно. Я чувствую его злобу в каждом выдираемом из моей головы волоске, чувствую в своих жилах.

Холод. Каменный холод, вот что я чувствую.

Он тащит меня через офис в его комнату, бросает на постель. Прижимает мои руки к кровати и немедленно оказывается сверху. Весь его вес придавливает меня, он орет:

– Как, ЧЕРТ ВОЗЬМИ, ты могла так поступить с нами? Как ты могла дурачить меня и мать? Как, ЧЕРТ ВОЗЬМИ, ты могла думать, что тебе это сойдет с рук? Ты идиотка, глупая ИДИОТКА! Ты что, думала, ты умная? ИДИОТКА! Никогда за всю мою жизнь мне не было так стыдно.

Его слова не уязвляют меня, они даже до меня не доходят. Все, что я ощущаю, – чистый холод ненависти, такой, что все внутри немеет. Отец хочет объяснений. Я думала, что стану защищаться, просить прощения. Но я больше не боюсь его – это зашло слишком далеко.